банях. И поняла, что меня тоже привлекает подобная деятельность. Повторяю, я могу проникнуть туда, куда тебе вход заказан. Если я стану твоей помощницей, тебе не придется об этом жалеть.

Как и положено истинной патрицианке, она скорее требовала, чем просила. И все же я различил в ее голосе умоляющие нотки.

— Никак не ожидал подобного предложения, — протянул я.

Не надо было долго ломать себе голову, чтобы понять — этот альянс сулит мне множество преимуществ. К тому же при таком повороте событий я получал возможность чаще видеться с Юлией.

— Надо все как следует обдумать и обсудить.

Юлия опустилась на каменную скамью и указала на место рядом с собой:

— Садись.

— Кроме нас, здесь никого нет, — заметил я, окинув взглядом внутренний двор. — Боюсь, твои родственники сочтут, что мы нарушаем приличия.

Согласно неписаной римской морали представители лучших семейств мужского пола могут вести себя как последние козлы, но женщины обязаны воплощать в себе все мыслимые добродетели или, по крайней мере, казаться добродетельными. Жена Цезаря и так далее.

— Взгляни через мое левое плечо, — сказала Юлия. — Видишь, между колонн мелькает какая-то тень?

— Вижу, — кивнул я.

— Это моя бабушка, благородная Аурелия. Можешь не сомневаться, если ты позволишь себе перейти границы дозволенного, она сумеет защитить меня от низких посягательств. Взгляд у нее острый, как у орлицы, а когти еще острее.

— Тем лучше. Значит, мы можем беседовать, не опасаясь за свою нравственность. Скажи, как ты намерена действовать в качестве моей помощницы?

— Я предпочла бы слово «коллега».

— Как тебе будет угодно, — с готовностью уступил я.

— Почти все благородные римлянки той ночью были здесь. В ближайшее время я могу встретиться с каждой из них и навести разговор на интересующий нас предмет.

— Но разве любые разговоры о ритуале с тем, кто в нем не участвовал, не находятся под строжайшим запретом?

— Это так. Но среди женщин, участвовавших в ритуале, есть такие, чью болтливость не могут сдержать никакие запреты. Помимо Клодии, здесь были Фульвия и Сефрония, а также женская часть семейства Лукулла: его жена, Клавдия, и дочь Суллы Фауста, которая находится под его опекой. Твоя родственница Цецилия, супруга Марка Красса, тоже не слишком сдержанна на язык. Если я не сумею выведать все, что им известно, я приму обет целомудрия и стану весталкой.

— Эти сведения могут оказаться для нас бесценными, — сказал я. — Но если твоя бабушка узнает, что ты проводишь время в компании женщин, имеющих столь дурную репутацию, она вскроет себе вены.

— Когда того требуют обстоятельства, я умею быть хитрой, — заверила Юлия. — Не сомневаюсь, мне удастся подстроить все так, что со стороны наша встреча покажется случайной. Например, мы можем столкнуться в банях.

В те времена в Риме было несколько бань, предназначенных исключительно для женщин. Стоило мне представить, как Юлия плещется в калдарии, перед внутренним моим взором замелькали соблазнительные образы, весьма далекие от расследования.

— Насчет встречи в банях придумано неплохо, — согласился я. — Но умоляю тебя, держись подальше от Клодии. Если те женщины, о которых ты упоминала, самые обычные распутницы, Клодия действительно опасна. Целер дал мне разрешение поговорить с ней, но я не жду многого от этого разговора. Да, а как мы с тобой будем поддерживать связь?

— У тебя есть раб, которому ты доверяешь?

— У меня есть шустрый мальчишка по имени Гермес, но это настоящая продувная бестия.

— Тогда, если я сумею узнать что-нибудь интересное, то пошлю к тебе посыльного.

— Я бы хотел узнать еще кое-что. Почему ты решила этим заняться? Не сомневаюсь, помимо скуки, существуют и другие причины.

— Если бы тебе самому довелось страдать от скуки, то понял бы, что более веской причины не существует. Кроме того, я, подобно большинству достойных римских женщин, питаю неприязнь к Клодии.

— Какое любопытное совпадение. Большинство римских мужчин питает неприязнь к ее брату. Но повторяю, ты должна держаться от нее подальше.

— Нет надобности просить меня об этом. Клодия внушает мне страх.

— Иначе и быть не может. Говоря откровенно, я тоже ее боюсь. Ум у нее куда более изощренный, чем у брата.

Мне отчаянно хотелось рассказать Юлии о том, что меня пытались отравить, но я сумел преодолеть искушение. Решив, что я и так открыл своей собеседнице слишком много, я поднялся со скамьи.

— С твоего позволения, я покину тебя, благородная Юлия. Надеюсь вскоре получить от тебя весточку.

Как это предписывала учтивость, она проводила меня до дверей. Вне всякого сомнения, ее драконоподобная бабка следила, чтобы внучка не нарушила требований этикета.

Я шел по улице, охваченный противоречивыми чувствами. Мне самому казалось странным, что я нашел помощника в недрах семейства Цезаря. И произошло это по одной-единственной причине — мне приятно было заключить альянс с такой красивой женщиной, как Юлия. Опасная склонность смешивать веления сердца с соображениями разума не раз доводила меня до беды, но сейчас у меня не было желания вспоминать прошлые ошибки. Моя интуиция, на которую я привык полагаться, мне подсказывала, что Юлия заслуживает доверия.

Впрочем, времени предаваться сомнениям у меня не было, так как путь мой лежал в дом Марка Лициния Красса, а я имел веские основания опасаться этого человека. Пути наши не раз пересекались, и хотя в настоящий момент мы сохраняли дружеские отношения, я сознавал, что это всего лишь видимость.

Марк Лициний Красс Див считался одним из самых богатых людей в мире, и, увидев его дом, всякий убедился бы в том, что это правда. Дом Красса располагался неподалеку от дома Целера, на огромном участке земли, прежде принадлежавшем нескольким врагам Суллы. Красс разоблачил их перед диктатором и добился того, что имена их были внесены в проскрипционные списки, а затем в награду получил эти владения. Стоявшие здесь особняки он снес и на их месте возвел громадный дворец, окруженный обширными садами, которые были устроены по указаниям лучших греческих архитекторов и украшены бесчисленным множеством великолепных скульптур. Большую часть своей коллекции Красс приобрел на свои средства, что по римским понятиям было весьма удивительно. Тем не менее Марк Красс, не получивший в наследство произведений искусства и не захвативший впечатляющих военных трофеев, счел возможным потратить на картины и статуи собственные деньги. Для Рима, повторю, это было непривычно, ибо в ту пору считалось, что предметы роскоши скупают исключительно разбогатевшие всадники и вольноотпущенники, но никак не патриции.

Однако Красс умел не только тратить, но и делать деньги, и это занятие стало для него настоящей страстью, граничащей с безумием. Многие его современники, отчаянно сражаясь за власть, были убеждены, что богатство придет к ним в руки само собой, как естественное следствие власти. Красс, пожалуй, был первым римлянином, который понял, что богатство — это и есть власть. В то время как другие прилагали все силы, пытаясь добиться высоких военных постов, дающих возможность отправиться в дальние страны и стяжать там громкую славу и богатые трофеи, Красс тешил себя осознанием того, что он в любой момент может купить целую армию.

Я подозревал, что дело, которое мне довелось расследовать, не обошлось без участия Красса. Не иметь подозрений на его счет было невозможно, так как Красс был замешан в огромном количестве политических интриг. Правда, в большинстве случаев им двигали финансовые соображения, но игра, которую он вел, была настолько сложна, что проследить все ее ходы и последствия не представлялось возможным. Всем было известно, что какие-то тайные дела связывают его с Птолемеем Флейтистом,