— Буду тебе очень признателен, — кивнул я.

— Друг мой, Деций, как только ты появляешься в Риме, жизнь сразу становится намного интереснее. Прошу, без стеснения обращайся ко мне всякий раз, когда у тебя есть надобность в моих услугах.

— Я загляну завтра, — пообещал я.

— Если будешь жив, — уточнил Асклепиод.

У моего друга несколько странное чувство юмора, но у греков, как известно, множество причуд.

Я вновь пересек мост и направился к себе домой, в Субуру. Мысль о том, что сегодня не следовало выходить из дома безоружным, приходила мне на ум все чаще. Утром я был настолько поглощен перспективой первого в моей жизни заседания сената, что совершенно позабыл об осторожности. Разумеется, носить оружие в пределах, ограниченных померием, строжайше запрещено, а в курии и подавно, но я не испытываю особого благоговения перед подобными запретами. После очередного покушения на мою жизнь наши римские традиции и обычаи неизменно теряют свою значимость в моих глазах.

Я безоружным шел по узким улицам, где меня могли поджидать приспешники Клодия. Вслед за этой мыслью в голову мне пришла еще одна: действовать посредством яда — явно не в привычках моего врага. Каким бы подонком ни был Клодий, он имеет обыкновение убивать своих противников собственной рукой, предпочитая делать это на глазах у публики.

Но кто еще мог желать моей смерти? В последнее время я никого не оскорбил, никому не причинил вреда. Только безумцы вроде Клодия годами лелеют ненависть, выжидая шанса нанести смертельный удар. Я же, напротив, помирился с большинством своих прежних недоброжелателей, а прочие, судя по всему, благополучно обо мне забыли. Кто же тогда пытался меня отравить?

Добравшись до дома без всяких приключений, я послал за Гермесом. Мой престарелый раб Катон, услыхав это имя, сердито закряхтел:

— Ох, господин, зря ты взял в дом этого паршивого щенка. Помяни мое слово, ничего хорошего из этого не выйдет. Он кончит свои дни приколоченным к кресту, как это бывает с закоренелыми преступниками.

— Вполне вероятно, — согласился я. — Но пока этот печальный день не настал, заставим его приносить хоть какую-то пользу. Позови его.

Гермес явился, сияя самодовольной улыбкой. Мальчишка явно воображал себя героем, достойным наград и восхвалений. Я сильно подозревал, что на самом деле все его подвиги яйца выеденного не стоят. Но рабы воспринимают происходящее совсем не так, как мы, свободные люди. Иногда их самолюбие следует потешить.

— Ну, что ты можешь мне сообщить? — спросил я.

— Как ты и приказал, хозяин, я шел за твоим приятелем от ворот того дома, где вы обедали. По пути ему пришлось пару раз остановиться, чтобы пометать харчи.

— Странно, что Нерона рвало, — удивился я. — Обед был не слишком обильный, и мы повскакали из- за стола прежде, чем успели приступить к вину. Наверное, все дело в том, что юнец впервые в жизни пытался кого-то убить. Пережитое потрясение вызвало у него несварение желудка.

— Ха! — радостно возопил Гермес. — Значит, ты признаешь, что он пытался тебя отравить и ты спасся только благодаря мне?

— Пока что ничего такого я не признаю. Печенье я отдал врачевателю, который проверит, отравлено оно или нет. Говори, что было дальше.

— Он прошел мимо Цирка и направился на Палатин, к большому дому, в котором…

— Все понятно! — нетерпеливо перебил я. — Он отправился к Клодию, сообщить, что попытка убийства оказалась неудачной. Хотел бы я видеть гнусную рожу Клодия, когда тот услышал эту новость.

Гермес самодовольно усмехнулся, в точности так, как делают рабы всякий раз, когда им известно нечто, не известное их хозяевам.

— Нет, господин, он пошел вовсе не к Клодию.

— Так к кому же? Говори, не тяни! — взревел я.

— Он вошел в дом твоего родственника, Метелла Целера.

То, что меня хотел убить Целер, представлялось совершенно неправдоподобным. Мы с ним были в добрых отношениях, с моим отцом его связывала давняя дружба. Конечно, нельзя было сбрасывать со счетов его жену. Но с тех пор как Клодия в последний раз пыталась отправить меня в царство мертвых, прошло несколько лет, и я льстил себя надеждой, что у нее нет никаких причин предпринимать новые попытки. Хотя нельзя было исключать, что она решила расправиться с врагом своего брата, к которому питала отнюдь не только сестринскую привязанность.

Ломая себе голову над этой загадкой, я готовился к новому дню. На этот раз я не забыл об оружии, спрятав в складках туники кинжал и цестус. Теперь никакой враг не застал бы меня врасплох. В сопровождении Гермеса я вышел из дома и направился к Целеру. Разумеется, я не собирался устраивать ему допрос, выясняя, действовал ли Нерон по его указке. Пока что я не был уверен, что попытка отравления вообще имела место. Выжидать и наблюдать — таков был мой план действий.

Я завернул к цирюльнику, чтобы побриться, и продолжил свой путь на Палатин. У самого подножия холма я увидал процессию хорошо одетых людей, направлявшихся в сторону Форума. Возглавлял процессию Целер, на лице которого застыло угрюмое выражение. Он не удостоил меня даже взглядом, а я счел за благо не привлекать его внимание. Выражение его лица было слишком хорошо знакомо мне по Галлии и не предвещало ничего хорошего. Я смешался с толпой клиентов. Среди участников процессии я заметил и Цезаря, который шествовал со столь же мрачным видом, что и Целер. Увидав в толпе понтифика Сципиона Назику, который стал моим родственником, поскольку был усыновлен представителями нашего семейства, я протолкался к нему.

— Что случилось? — спросил я вполголоса.

— Не имею понятия, — так же тихо ответил он.

Все вокруг выглядели настолько встревоженными, словно произошло нечто ужасное.

— Мне известно лишь, что во время утренних визитов в дом Целера прибыл гонец, — продолжал Назика. — Он отозвал в сторону Целера и Цезаря и что-то им сообщил. И тот и другой сразу изменились в лице. Целер заявил, что необходимо созвать внеочередное собрание сената. Больше он ничего не сказал.

По спине у меня пробежал холодок. Скорее всего, гонец принес известие о сокрушительном разгроме римской армии. Но где оно могло произойти, спрашивал я себя. Антоний Гибрида уже проиграл несколько сражений в Македонии, и весть о его очередном поражении никого не могла удивить. Возможно, германцы вновь угрожают римским владениям? Мысль эта заставила меня вздрогнуть. В последний раз, когда германцы вторглись в пределы Италии, лишь Гай Марий сумел дать им отпор. Помпей мог сколько угодно воображать себя великим полководцем, но не шел с ним ни в какое сравнение.

На Форуме, как всегда, когда в воздухе носится тревожная новость, царило оживление. Люди, вместо того чтобы чинно прогуливаться туда-сюда, собирались группами и делились слухами, догадками и предположениями. До меня долетали обрывки разговоров о военном поражении, гражданской войне, вторжении чужеземных войск, эпидемии чумы, голоде, землетрясении и даже приходе на землю божественных обитателей Олимпа.

Сенаторы поспешно поднимались по ступенькам курии. Всем не терпелось узнать, что же произошло. Судебные ликторы пребывали в таком же неведении, что и прочие, и всем, кто осаждал их вопросами, не могли сообщить ничего, кроме домыслов. Гай Юлий, дойдя до ступенек, отошел в сторону, чтобы поговорить с почтенной матроной столь мрачного вида, что Цезарь и Целер казались в сравнении с ней весельчаками. Я поинтересовался у окружающих, что это за женщина. Никто не знал точно, но некоторые предположили, что это мать Цезаря. Все это было до крайности странно. Римские женщины, даже самые знатные, не