Всё было кончено. Мальчик придержал свою лошадку. На шее у неё был порез, она уже начала ощущать боль, и мухи донимали… Он приласкал и успокоил её. Он приехал только за своим первым, а выиграл целую битву!.. Это бог послал ему такую удачу.

Скопийцы собрались вокруг него; все кроме тех, кто пошёл на дно пропасти раздевать убитых. Их тяжёлые руки хлопали его по плечам и спине, воздух вокруг него был полон запахом их дыхания. Он их вождь, бойцовый перепел, львёнок, талисман… Гир шёл рядом с ним как человек, чей статус поменялся навсегда. Кто-то крикнул:

— Этот сукин сын ещё шевелится!

Мальчик, чтобы ничего не упустить, протолкался вперёд.

Светловолосый лежал на том же месте, где его сбили, обливаясь кровью из раны на голове, и пытался приподняться на локоть. Один из скопийцев схватил его за волосы, так что он вскрикнул от боли, и запрокинул ему голову, чтобы перерезать горло. Остальные едва оглянулись: это в порядке вещей, тут и смотреть не на что…

— Нет!.. — крикнул мальчик.

Они обернулись, удивлённые, озадаченные. Он подбежал и встал на колени возле лежащего, оттолкнув в сторону нож.

— Он храбро бился!.. Он это делал для других!.. Он был, как Аякс у кораблей!..

Скопийцы живо заспорили. Что он имеет в виду? — спросил один. Это про какого-то священного героя, или про знамение, что убить этого человека к беде? Нет, — сказал другой, — это просто мальчишья фантазия, но война есть война… Он со смехом оттолкнул первого и нагнулся к лежащему, с ножом в руке.

— Если ты убьёшь его, — сказал мальчик, — я тебя заставлю об этом пожалеть. Клянусь головой отца моего.

Человек с ножом вздрогнул и оглянулся. Только что парнишка был лучезарен, как солнце…

— Тебе лучше его послушаться, — вполголоса подсказал Гир.

Александр поднялся на ноги.

— Этот человек — мой пленник, моя добыча. Отпустите его. И отдайте ему коня. А я отдам вам коня того, кого я убил, это будет справедливо.

Они слушали, раскрыв рты. Но, оглядевшись вокруг, он понял, что они рассчитывают подождать, пока он забудет, и прикончить того человека чуть позже.

— Посадите его на коня. Сразу же. И выведите на дорогу. Гир, помоги им.

Скопийцы обратили это в забаву. Стали привязывать раненого вдоль коня, развлекаясь этим, пока за их спинами не раздался резкий юный голос:

— Прекратите!..

Они хлестнули коня; и тот галопом умчался по дороге, унося обессиленного всадника, вцепившегося в гриву. Мальчик проводил его взглядом и повернулся. Морщин на его лбу больше не было.

— Теперь я должен найти своего, — сказал он.

Раненых на поле боя уже не осталось. Скопийцев женщины занесли в дома, а налётчиков всех зарезали, тоже женщины в основном. Теперь они пришли к своим павшим. Бросались на мёртвые тела, били себя в грудь, царапали лица, рвали распущенные волосы… Их причитания висели в воздухе, словно голоса диких тварей, населяющих эти места: молодых волков или птиц, или коз… А по небу мирно плыли белые облака; их тени тёмными крыльями скользили по горам, трогая чернотой дальние вершины, поросшие лесом.

Это поле боя, — думал мальчик, — вот на что это похоже. Женщины, собравшись стайками, словно вороны, загородили павших победителей. А мёртвые враги лежали вразброс, неуклюже раскинувшись, в одиночку и группами, брошенные, никому не нужные… И уже появились, висели, покачиваясь высоко в небе, первое грифы.

Рыжеволосый лежал на спине, с подогнутыми коленями. Борода торчала кверху. Шлем, покрытый железными пластинками, на два поколения старше его самого, уже исчез; он ещё многим послужит. Крови на нём почти не было. Когда дротик вошёл в него, и он начал падать, был такой момент, что мальчик подумал, дротик надо оставить, иначе самого сдёрнет с коня. Но он тогда ещё раз рванул — и дротик выдернулся, как раз вовремя.

Он посмотрел на белое лицо, уже начинавшее синеть, на раскрытый рот, — и снова подумал, что это поле боя. Да, надо привыкать. Он убил своего первого и должен предъявить трофей. Но кинжала нет, даже пояса нет; и козья безрукавка исчезла: женщины быстро подчистили поле… Мальчик сердился в душе, но знал, что требовать бессмысленно: ему всё равно ничего не отдадут, он только себя уронит. Он должен взять трофей. Но ничего уже не осталось, кроме…

— Ну, маленький воин!..

Над ним стоял скопийский юноша с черными спутанными волосами, обнажив в дружелюбной улыбке щербатые зубы. В руке он держал широкий нож, сплошь запачканный полузасохшей кровью.

— Давай-ка я сниму для тебя его голову. Я знаю как.

Вокруг улыбались; смотрели, как он к этому отнесется. Нож в большой руке этого юноши казался лёгким, но для него наверно будет тяжеловат…

— Теперь это делают только в глуши, — быстро сказал Гир.

— Но мне придётся её взять, — ответил Александр. — Ведь больше ничего нет.

Юноша с готовностью шагнул вперёд. Этот Гир стал слишком горожанином, но царского сына старые обычаи устраивают — молодец, так и надо!.. Он проверил лезвие на пальце… Но мальчик вдруг понял, — он слишком рад, что эту работу сделают за него.

— Нет. Я должен отрезать сам, — сказал он.

Скопийцы обрадовались, божились восторженно, а нож — тёплый, липкий, скользкий — вложили ему в руку. Он опустился на колени возле трупа, заставляя себя не закрывать глаза, и стал упорно кромсать позвоночник, покрывая себя кровавыми ошмётками, пока голова не откатилась в сторону. Схватив её за волосы — потому что не должно остаться ничего такого, о чём он мог бы потом вспомнить в самой глубине своей души, что испугался, — он поднялся на ноги.

— Принеси мою охотничью сумку, Гир.

Гир отвязал её от чепрака. Мальчик бросил голову внутрь и вытер об сумку ладони. Между пальцами кровь осталась, слипались. Ручей в полусотне шагов ниже, он вымоет руки по дороге домой. Он повернулся попрощаться с хозяевами.

— Подождите!.. — раздался чей-то крик. Несколько человек бежали к ним с какой-то ношей, размахивал руками. — Не отпускайте маленького господина! Здесь у нас ещё его трофей. Двое, смотрите, он двоих убил!

Мальчик нахмурился. Теперь ему хотелось домой. У него была только одна схватка. О чём это они?

Самый первый уже подбежал, тяжело дыша и отдуваясь.

— Это правда. Вот этот здесь, — он показал на обезглавленное тело, — это его второй. А первого он взял дротиком, броском, ещё до того как мы сошлись с ними. Я сам видел. Он так и рухнул, как боров заколотый. Еще чуть пошевелился — но раньше подох, чем женщины успели до него добраться. Возьми маленький господин. Будет что отцу показать.

Второй показал голову, держа её за чёрные волосы. Густая, лохматая борода закрывала обрезанную шею. Это была голова человека, в которого он метнул свой дротик, ещё до рукопашной. Да, было такое что перед ним мелькнуло это лицо; но он его забыл, оно выпало из памяти, словно никогда не существовало. Теперь, подвешенное за чуб, оно было нахально приподнято и ухмылялось закоченевшей улыбкой, обнажая зубы; кожа на нём была темна, а один глаз наполовину закрыт, зрачка не видно.

Мальчик посмотрел на это лицо, и живот ему свело холодом; подступила тошнота, ладони покрылись липким потом. Он сглотнул, чтобы побороть приступ рвоты.

— Я его не убивал.

Они стали наперебой уговаривать его, все трое разом, описывая тело, клянясь, что на нём не было других ран, предлагая отвести его и показать, стараясь всучить ему эту голову… Двое в самом первом бою!.. Он же внукам своим рассказывать будет!.. Они взывали к Гиру: маленький господин слишком устал, это неудивительно; но если он сейчас не возьмёт, оставит этот трофей, то потом жалеть будет, когда придёт в