Письма были написаны на фирменной бумаге одного из нью-йоркских журналов. В них было множество малозначительных личных воспоминаний, например: «Я рад, что ты снова откликнулась…», «Ты помнишь тот великолепный коньяк у Равеля?», «Довольна ли ты своим замужеством?», «Ты не забыла тот прекрасный вечер в Кони Айленд?» И все же из писем легко было выбрать фразы, относящиеся к Пьеру Дегранжу, поскольку кто-то жирно подчеркнул их светло-синими чернилами.

«…Судя по описанию, таинственный художник, о котором ты вспоминаешь, мог быть Арманом фон Хёне, который пару лет назад нелегально проник в нашу страну и с тех пор безуспешно разыскивается полицией… Если это он, то ничего удивительного, что выдает себя за француза. Дело в том, что мать у него — француженка, и сам он воспитывался в Париже. Мы собрали много сведений о нем, относящихся к периоду до его исчезновения с нашего горизонта. Пожалуйста, напиши мне обо всем, что о нем узнаешь. Может быть, получится сенсационный репортаж для газеты…»

В другом письме: «…если этот Дегранж и есть Арман фон Хёне, то он скрывается не от ФБР, а от вражеских агентов, которые давно его ищут, получив задание убрать этого человека. Если это он, то у него были причины отпустить бороду».

В очередном письме: «…да, фон Хёне располагает достаточно большими деньгами. Известно, что, удирая из Европы, он вывез унаследованные от матери драгоценности…»

Потом снова: «…Нет, фотографией фон Хёне не располагаем, хотя его можно опознать по особой примете. На левом предплечье у него тянется шрам от локтя до запястья, след от дуэльного поединка. Если Дегранж окажется разыскиваемым фон Хёне, сразу же напиши мне об этом. Для газеты было бы большим успехом первой раскрыть эту загадку…»

И наконец: «…Жаль, что этот художник, как ты выяснила, не Арман фон Хёне! Я лишился сенсационного репортажа. Но если у него нет шрама на плече, то совершенно ясно, что подозрения были безосновательны».

Эйприл оторвалась от писем.

— Пьер Дегранж пытался попасть на виллу на следующий день после смерти Флоры Сэнфорд. Дина, видела ли ты его когда-нибудь с засученными рукавами?

— Нет, не видела. Но ведь…

— Ясно, как день, — перебила Эйприл. — Пьер Дегранж — это Арман фон Хёне, скрывающийся от вражеских агентов, которым поручено его ликвидировать. Флора Сэнфорд открыла его тайну. Она узнала также, что у него много денег.

— А когда деньги иссякли, — докончила Дина, — она пригрозила, что выдаст его. Тогда он ее застрелил.

— Это ужасно, — вздохнула Эйприл. — Он, видимо, знал, что миссис Сэнфорд располагает какими-то уличающими его письменными свидетельствами. Иначе не пытался бы проникнуть на виллу после убийства. Если он убил ее, значит, был готов на все, чтобы найти и уничтожить эти бумаги. Наверно, не побоялся бы и поджечь дом. Убивать не имело смысла, если в результате убийства не удалось бы избавиться от грозящих разоблачением документов.

— Кажется, ты права, Эйприл. Но я не могу представить этого милого, доброго человека в роли убийцы.

— У него на предплечье шрам от поединка, — напомнила Эйприл.

— Ты так считаешь?

— Положись на меня. Уж я это проверю.

— Каким образом?

— Еще не знаю, но что-нибудь придумаю, — пообещала Эйприл.

Дина отложила в сторону стопку бумаг, касающихся Дегранжа.

— А ведь я была права, — подвела итог Дина. — Миссис Сэнфорд занималась шантажом.

— И ты дошла до этого своим умом! — подтвердила Эйприл. — Гениально! — Мгновение она колебалась, не сказать ли сестре о том, что она тоже угадала правильно и об истории Руперта ван Дэсена, но решила об этом умолчать.

— Это так странно, — удивлялась Дина. — Ведь она много лет жила рядом с нами…

— Каждый живет рядом с кем-нибудь, — возразила Эйприл. — Не стоит расстраиваться только потому, что она умерла. Не проходит и дня, чтобы кого-нибудь не убили. Когда-то я искала для мамуси статистические данные во «Всемирном альманахе» и узнала, что в 1940 году от рук убийц погибло восемь тысяч двести человек только в Соединенных Штатах. А во всем мире?! Подумай, сколько же человек погибает каждый день?

— Могу подсчитать точно, если найдется карандаш и бумажка.

— Да не стоит, — быстро отказалась Эйприл. — Но перестань огорчаться из-за смерти миссис Сэнфорд. Ты же знаешь, какая она была злая. Помнишь, как она выпроводила нас, когда мы вежливо попросили у нее несколько нарциссов, чтобы украсить ими торт на мамусин день рождения?

— А ты сама помнишь, как она грозила вызвать полицию, когда Арчи в поисках Хендерсона вбежал на ее газон?

— Всегда ходила в нарядных платьях, красивая, словно лилия, — добавила Эйприл. — Но мамуся говорила, что оригинальный цвет волос миссис Сэнфорд — результат искусной работы дорогого парикмахера.

— Но ведь многие женщины красят волосы. Надо все-таки признать, что Флора Сэнфорд была очень хорошенькая, хотя выглядела чрезмерно хрупкой и не совсем здоровой.

— Уверена, что мистер Дегранж не считал ее хорошенькой. И мистер Черингтон тоже. И этот тип…

Эйприл подхватила одну из множества бумаг. «Этим типом» оказался безобидный с виду управляющий торговой фирмы, владелец небольшой виллы, любящий муж и отец нескольких маленьких детей. К несчастью, у него была вторая жена в Рок Айленде, штат Иллинойс. В двадцать один год он женился на двадцатидевятилетней женщине, но прожил с ней только шесть недель. Поскольку у него не было денег ни на судебные издержки по бракоразводному процессу, ни на алименты, а бывшая жена неплохо зарабатывала, официанткой в каком-то ресторанчике, он не развелся формально с женой, а просто уехал и сменил фамилию.

Нашлись в бумагах Флоры Сэнфорд и документы, компрометирующие сельского врача, фальсифицировавшего свидетельство о смерти, чтобы старая вдова не утратила права на страховое пособие, которое не выплачивалось в случае самоубийства.

Была внушительная пачка нескромных писем некоей весьма известной в обществе дамы, фотография которой не раз попадалась на глаза девочкам в еженедельном приложении к «Тайме» и которая ни за что не хотела признаться в том, что ее мать служила горничной в какой-то захудалой гостинице в Цинциннати.

Был документ, подтверждающий, что некая немолодая учительница английского языка, преподававшая в пуританском воспитательном заведении для девочек, была когда-то задержана летучим полицейским патрулем в притоне с азартными играми, куда она вошла, полагая по наивности, что это приличный ресторан.

— Миссис Сэнфорд не брезговала массовым производством, — прокомментировала Эйприл. Она переложила бумаги и вытащила еще одну пачку писем. — О, тут что-то любопытное.

Она прочитала письмо, написанное фиолетовыми чернилами на фирменной бумаге дорогого нью- йоркского отеля.

«Милая Флора!

Твои подозрения относительно этого угрюмого адвоката Холбрука оказались справедливыми. Это его дочь! Насколько мне удалось выяснить, старик, однако, скорее умер бы, чем признал это в своем родном городе. У него, должно быть, не все дома. На его месте я гордилась бы такой дочерью. Когда она танцует свой танец, прикрытая всего лишь тремя павлиньими перьями и ниткой жемчуга, зрители срываются с мест, награждая ее овацией. А сколько она зарабатывает! Целую кучу долларов! У людей разные взгляды. Этот ее папаша, наверное, огорчен, что она сменила трех мужей. Но, моя дорогая, каким образом женщина может набраться опыта, если не учится на собственных ошибках? Старику, может быть, не нравится и ее популярность, но, по-моему, любая реклама хороша, если