высмотреть среди пробегающих людей отца. Ведь наверняка первым делом туда сунется: а не надо ли кому помочь? Дима набрал номер Павла Аркадьевича, но его телефон не отвечал. Мимо проехала машина «скорой помощи», завернула за угол, сразу за ней — милиция. Видимо, случилось что-то серьезное.

«Не дай Бог! — Дима вдруг понял, что несчастье могло произойти с его отцом. — Не дай Бог, он опять во что-то ввязался!»

Он выскочил из «Волги» и побежал за угол, расталкивая собирающуюся толпу. Вот над кем-то склонились медики… Он рванулся и тут же остановился, пораженный зрелищем: Павла Аркадьевича, бледного и окровавленного, укладывали на носилки. Дмитрию показалось, что отец узнал его, что дрогнули посиневшие губы.

— Пап! — крикнул он. — Ты чего, пап?!

Носилки уже загружали в «скорую».

— Сочувствую, парень! — будто издалека услышал Дима слова похлопывающего его по плечу врача. — Мы ничего не смогли сделать. Если бы чуть пораньше вызвали…

Двери «скорой» закрылись, машина поехала. Дима оглянулся, натыкаясь на взгляды зевак. Кто-то искренне сочувствовал, кто-то тупо разглядывал осиротевшего парня, но большинство вообще собрались просто так. Со всех сторон спрашивали, что произошло. Дима сделал несколько шагов и уткнулся в остановившего его милиционера.

— Место преступления, — пояснил тот. — Отойдите, не мешайте.

Дима увидел освещенный фонарями меловой силуэт и темное пятно крови. И понял, что у него больше нет отца. Что последний разговор не состоялся. Они так и не помирились и теперь не помирятся никогда. Его убили.

— Куда же вы смотрите?! — закричал он почти истерически в лицо милиционеру. — Где вы были?! Вы знаете, какой это человек был?! Он всем помогал, всем! А ему никто не помог! А вы должны людей защищать! Людей защищать, ты понял?!

Его схватили за руки, повели в сторону. Дима не видел куда: слезы так и струились из глаз. Все неприятности, которые мучили его последнее время, казались теперь потерянным раем, заслоненные одной огромной и непоправимой бедой.

Закончилась осень, самая страшная осень семьи Майковых. Теперь их осталось трое: Дима, мама и сестренка. Но выходило так, что без отца дом опустел, будто не только он ушел навсегда, но с ним исчезло и по половинке от каждого из оставшихся. Странно было возвращаться вечером: никто не играл в нарды, никто не пел с Танькой песенок, никто не подсмеивался над Дмитрием.

Мать сразу постарела, осунулась, глаза потеряли блеск. Притихшая сестренка порой забывалась и начинала, как и прежде, хохотать и всюду носиться. Дима старался поддержать ее в этом, но и времени не хватало часто бывать дома, и как-то не получалось, что ли. Ведь он только разыгрывал веселье, а сам постоянно вспоминал отца, с которым не успел помириться.

И не просто не успел, а сам, по сути, стал соучастником убийства. Нет, не соучастником, конечно, этой мысли Дмитрий просто бы не вынес, но… пособником, что ли? Не зря говорят: «Бойся равнодушных». Отец умирал, а его сын не дал свой телефон, чтобы вызвать «скорую помощь». Может быть, врачи все равно бы не успели. А может быть, и нет. Этот вопрос теперь будет мучить Диму всю оставшуюся жизнь, и он это понимал.

И все же нужно было жить дальше. Никто не станет учиться за Дмитрия, срок экзаменов приближался. Друзья отца, конечно, помогли семье покойного деньгами и могли бы помочь еще. Но Дима знал, что отец, всегда оказывавший помощь другим, сам старался обходиться без поддержки: пусть пригодится тем, кому нужнее. Вот и он отказался от денег и с удвоенной энергией развозил цветы. Мысли о другой работе сами собой ушли, не до того было, чтобы что-то менять. Если работать — денег хватит, а жадничать он теперь не хотел. Ведь те люди, что убили отца, наверняка рассуждали именно как Купцов: выживает сильнейший, последние не станут первыми и… «ноль-три — звонок бесплатный!» Как же ненавидел теперь Дмитрий эту фразу!

За что убили Павла Аркадьевича, следователи так и не узнали. Дима сообщил все, что знал, в том числе и о происшествии на перекрестке. Однако личность воришки установить не удалось. Да и подозреваемым его никто всерьез не считал: не может же уличный мелкий вор, которого даже в милицию не сдали, настолько ненавидеть обидчика, чтобы отыскать его в огромном мегаполисе? Постепенно следователь звонил все реже и наконец совсем перестал. В конце концов, в Москве кто-то погибает каждый день, и преступников находят не всегда. Дмитрий думал о собственном расследовании, но даже не знал, с чего начать.

В тот вечер он чувствовал себя особенно скверно. Домой вернулся вовремя, успел даже немного поиграть с Таней перед ужином. Мать налепила пельменей по отцовскому рецепту. Наверняка плакала, и Диме казалось, что он чувствует в них эту горькую соль. Сестренка пельмени просто обожала, но ела не спеша, тщательно пережевывая. Как всегда оказавшись последней, она вдруг взяла один пельмень и аккуратно переложила его в тарелку брата.

— Ты, Дима, теперь за папу будешь, как он, — очень серьезно и тихо сказала Таня. — Тебе надо больше есть. Будешь, как он, всем помогать… Посуду, там, мыть, всякое такое. На еще пельмешек.

Второй пельмень оказался рядом с первым. Тут уж Димка едва сам не заплакал. О чем он думал? О деньгах, о ресторанах, о том, как купит новую, дорогую машину… А нужно было думать о своих близких. Помогать им. Ведь они — теперь только Таня и мама — всегда помогут. Они думают о нем!

После ужина он поцеловал сестренку, накинул куртку с капюшоном и вышел. Мокрый снег, то переходящий в дождь, то снова падающий тяжелыми хлопьями. Обычная декабрьская погода для Москвы. Дмитрий подошел к «Волге» и завел ее. Теперь важно было даже не то, что она летает. Важно, что «Волга» — последний подарок отца.

Он старался приезжать сюда пореже, но «Волга» словно сама стремилась прилететь именно в этот район. Вот она, злополучная трамвайная остановка неподалеку от депо, здесь отец садился, чтобы ехать домой после смены. Ночь, никого нет. Мокрый снег и ветер.

Дима сидел, почти не видя происходящего снаружи, — такая погода. Сидел и силился понять: как все-таки жить дальше? Ох, как не хватало именно отца именно сейчас.

Своей смертью Павел Аркадьевич умудрился снова, и на этот раз навсегда, переспорить сына. Дмитрий даже улыбнулся незаметно для себя: вот же упрямый трамвай! Опять настоял на своем. Все вышло именно так, как боялся отец. Он ведь спросил тогда, на перекрестке, после того как ударил вора: «Но ты-то поможешь?» И вот Дима — не помог. И теперь старался понять: как же так вышло?

Ответ получался только один: Купцов. Этот миллиардер сумел всего лишь несколькими словами да броским жестом с миллионом рублей покорить Димкино сердце. Убедить, что жить надо именно так, как живет он. И Дмитрий развесил уши, вмиг забыв все то хорошее, чему годами учил его отец.

— Что ж я за идиот-то такой? — вслух пробормотал Дима. — Деньги, деньги… Успех. А чего ради? Ведь все — ради ближних…

Где-то неподалеку прогремел гром. Гроза в декабре — редкость. Впрочем, молний все равно было толком не разглядеть из-за мокрого снега. Да Дима на них и не смотрел, он просто сидел и вспоминал снова и снова.

«Молодой человек, вы можете помочь?» — вот в это самое окошко стучала старуха. И дело даже не в том, что Дмитрий не помог отцу. Помогать нужно всем, вот чего хотел Майков-старший, вот как поступал.

И снова голос Димы: «Ты — один. Они тебя найдут, и никто не поможет».

«Но ты-то поможешь?» — в тысячный раз спрашивал отец, не зная ответа.

Не просто не помог, еще и пошутил: