Когда они добрались до дома в Резеде, Джейн уже спала. Уилл отнес ее в спальню, уложил на голый матрас и укрыл единственным одеялом, которое успел достать. Снял с нее туфли, но на дальнейшее не решился. Она была чужой женой.
В муниципальном колледже Оглала на одном из уроков по культурологии, которые Уилл вынужден был посещать, чтобы получить диплом, он узнал о наказании, которое сиу назначали женам-изменницам в конце девятнадцатого — начале двадцатого века. Наказание его просто шокировало: если жена убегала с другим мужчиной, муж имел право отрезать ей кончик носа — заклеймить на всю жизнь. Уиллу показалось, что это противоречит всему, что он знал о народе сиу. В конце концов, они не признавали права на землю, они щедро раздавали деньги, еду, одежду друзьям, даже если сами оставались голыми и босыми. Тем не менее они считали мужа хозяином, а жену — его собственностью.
Он смотрел на спящую Джейн. В какой-то степени он ей завидовал. Ей так легко удалось забыть свое прошлое, в то время как Уиллу пришлось попотеть, чтобы выбросить из головы собственную историю.
Он коснулся воротника Джейн, на котором запеклась кровь. Он принесет холодной воды и замоет ее. Он убрал волосы с ее лица, вгляделся в ее черты. Обыкновенные каштановые волосы, маленький нос, упрямый подбородок. Веснушки. Это не сексуальная блондинка из его юношеских грез, но довольно симпатичная. Наверное, кто-то сошел с ума, когда обнаружил, что она пропала.
Он отнял ладонь от ее шеи, собираясь пойти за тряпкой, но замер, когда ее рука, до этого лежавшая вдоль тела, взметнулась вверх и пальцы с молниеносной быстротой обхватили его запястье. «Господи, — подумал он, — рефлексы, как у кугуара!» Она открыла глаза и принялась с безумным видом оглядываться по сторонам, как будто оказалась в ловушке.
— Тихо, тихо, — успокоил ее Уилл, осторожно высвобождая руку.
Джейн отпустила его и нахмурилась, как будто сомневаясь, что могла его схватить.
— Ты кто? — спросила она.
Уилл подошел к двери и погасил свет. Отвернулся, чтобы она не видела его лица.
— Ты не захочешь этого знать, — ответил он.
Первые детские воспоминания Уилла были о том, как из тюрьмы под залог освобождали отца.
Ему было всего три года, но он помнил, как мама стояла перед шерифом. Она была высокая, гордая и даже в приглушенном свете выглядела очень и очень бледной.
— Произошла ошибка, — заявила она. — Мистер Быстрый Конь один из моих подчиненных.
Уилл не понимал, почему мама сказала, что папа работает у нее, когда прекрасно знала, что он работает на ранчо у мистера Лундта. Он не понимал значение слова «нападение» и думал, что бить можно только рождественские игрушки. Шериф, мужчина с нездоровым румянцем на лице, пристально посмотрел на Уилла и сплюнул ему под ноги.
— Никакой ошибки, мадам, — ответил шериф. — Вы же знаете этих проклятых индейцев.
У мамы вытянулось лицо. Она достала бумажник, чтобы заплатить за отца залог.
— Отпустите его! — прошипела она.
Шериф развернулся и пошел по коридору. Уилл смотрел, как он становится все меньше и меньше, и пистолет на его бедре поблескивал каждый раз, когда шериф проходил мимо окна.
Мама присела на корточки перед Уиллом.
— Не верь ни одному слову! — велела она. — Твой отец хотел помочь.
Годы спустя он узнал, что Захария Быстрый Конь оказался в баре, когда произошел инцидент. К одной из женщин привязались двое белых батраков, а когда отец за нее вступился, завязалась драка. Женщина убежала, поэтому, когда на место прибыла полиция, слово Зака оказалось против слова тех двоих.
Они почти на полквартала отошли от участка, прежде чем отец снял его с шеи и крепко обнял жену.
— Боже, Энн, — выдохнул он ей в волосы, — мне так жаль, что тебе пришлось через это пройти!
Уилл потянул за край отцовской клетчатой рубахи.
— Па, а что ты сделал?
Зак взял Уилла за руку, и они пошли по улице.
— Просто родился, — ответил он.
Она не могла не заметить записку, которую оставил Уилл, — она лежала на крышке унитаза вместе со свежим полотенцем, пастой, двадцатидолларовой банкнотой и ключом. «Джейн, — написал Уилл, — я ушел на работу. Я разузнаю о твоем муже и позвоню позже, когда что-нибудь прояснится. В холодильнике хоть шаром покати, поэтому, если проголодаешься, сходи на рынок (в трех кварталах на восток). Надеюсь, что тебе лучше. Уилл».
Она пальцем почистила зубы и перечитала записку. Он не посоветовал, что ей делать, если, проснувшись, она вспомнит свое имя и адрес. Хотя какое это имело значение, если она все равно ничего не помнила? По крайней мере, ей повезло: шансы повстречать на бульваре Сансет наркомана или сутенера были намного выше, чем жителя пригорода, который мог оставить совершенно незнакомому человеку ключ от своего дома и двадцать долларов, не задавая никаких вопросов и не требуя ничего взамен.
Глаза ее заблестели. Она могла бы отблагодарить своего спасителя, прибравшись у него. Возможно, ее вкусы и не совпадают со вкусами хозяина — по правде говоря, она понятия не имела, какой у нее вкус, — но, несомненно, вернуться домой и обнаружить кастрюли и сковородки в кухонных шкафах, а полотенца в бельевых ящиках было бы приятно.
Джейн с энтузиазмом принялась наводить в доме Уилла порядок. Разложила все по шкафчикам и полочкам в кухне, ванной и чуланчике, но, пока не добралась до гостиной, проявить свой талант декоратора ей так и не пришлось. А здесь в двух ящиках лежала индейская одежда и утварь, аккуратно упакованная в газеты. Она увидела красивые, украшенные перьями мокасины и длинную выделанную шкуру, на которой была изображена сцена на охоте. В ящиках лежали и замысловатое стеганое одеяло, и веер из перьев, и круглый, украшенный бисером медальон. На дне ящика оказался небольшой кожаный мешочек, расшитый бисером и украшенный яркими перьями. На мешочке была изображена бегущая лошадь. Мешочек был крепко завязан бечевкой из сухожилий, и Джейн, как ни пыталась, не смогла его развязать, чтобы посмотреть, что же там лежит.
Большинство предметов были ей незнакомы. Она очень бережно брала их в руки и, казалось, начинала лучше понимать Уилла. Потом оглядела голые стены и подумала: «Если бы я оказалась в чужом городе, то хотела бы, чтобы что-то напоминало мне о доме».
Никто не обращался с заявлением о пропавшей женщине. Уилл провел целый день, знакомясь с капитаном и остальными служащими управления, получил значок и задание. Когда он расписывался за пистолет, полицейский, заполнявший формуляр, спросил, может, ему лучше выдать томагавк, а его новый напарник тут же с большим удовольствием нарек его Бешеным Конем. Но с таким отношением он сталкивался и раньше. Офицера, который подбил ему глаз, он так и не встретил: Беверли-Хиллз самостоятельная административная единица. Когда хихикающие секретарши поинтересовались происхождением его синяка, Уилл пожал плечами и ответил, что кто-то попался ему на пути.
Только к четырем часам он собрался с духом и постучал в дверь кабинета нового капитана, чтобы рассказать ему о Джейн.
— Входи. — Уоткинс жестом пригласил его войти. — Уже подключился к работе?
Уилл покачал головой.
— Здесь все по-другому.
Уоткинс ухмыльнулся.
— Только не в сравнении с Южной Дакотой, — ответил капитан. — Пара нарушений со знаменитостями за рулем, задержание за хранение наркотиков — и почувствуешь себя в своей тарелке.
Уилл заерзал на стуле.
— Я хотел поговорить с вами о пропавшем человеке, — сказал он. — На самом деле я хочу знать,
