может быть очень привлекательной. Следовало прислушаться к интуиции.

— И когда она в последний раз видела, э-э, Сирену? — спросил он.

— В пятницу, перед началом Олимпиады, — сразу ответила Поуп. — Фаррел явилась в клуб разодетая, но отказала Нелл под предлогом, что у нее уже назначено свидание. Позже Нелл видела, как Сирена ушла с незнакомкой в шляпке-таблетке с вуалью, закрывавшей верхнюю часть лица. Что, если это Анжела или другая из сестер Бразлик?

На кухне что-то хрупкое упало на пол и разлетелось на осколки.

Олимпийская деревня опустела: пловцы из Австралии уехали к крытому бассейну готовиться к заплыву на полтора километра, велосипедисты из Испании шли к велодрому на разминку перед соревнованиями среди мужских команд. Меня обогнали гандболисты из Молдавии и американский баскетболист, чье имя постоянно забываю.

Не важно. Какая разница, если заканчивается первая неделя Олимпиады, и каждый спортсмен в деревне пытается не думать обо мне и моих сестрах, не задаваться вопросом, не он ли будет следующей жертвой, и в результате не может думать ни о чем другом…

Как я и предвидел, после истории с китайцами у СМИ началось натуральное помешательство. На каждую слезливую телесказку о спортсмене, победившем рак или стойко пережившем потерю близкого человека после завоевания золотой медали, приходилось три сюжета о наших деяниях. Нас называли опухолью, бичом, черным пятном на непорочной белизне Олимпиады.

Ха! Опухоли и черные пятна порождены самой Олимпиадой. Я всего лишь обнажаю их, выставляя на всеобщее обозрение.

Шагая среди участников Игр в одежде и гриме, которые делали меня неузнаваемым, я упивался сознанием того, что за исключением незначительных помарок все идет превосходно. Петра и Тиган осуществили возмездие, убив китайцев, и ловко скрылись. Марта стала своей в доме Найта и шарит в его компьютере, докладывая мне, какие расследования начаты. Сегодня утром я нашел и забрал вторую сумку магниевых опилок, которую спрятал на велодроме во время строительства почти два года назад. Она лежала там, где я оставил ее.

Единственное, что меня беспокоило, это…

Мой одноразовый сотовый зазвонил. Я поморщился. Вчера перед уходом на очередное задание Петра и Тиган получили четкие инструкции, запрещавшие им, в частности, звонить мне. Значит, Марта.

Я нажал кнопку и резко сказал, не дав ей заговорить:

— Никаких имен, и выброси телефон, когда закончим разговор. Узнала, в чем ошибка?

— Не совсем, — сказала Марта, явно чем-то напуганная. Я сразу понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

— Что случилось? — спросил я.

— Они знают, — прошептала она. Я услышал, как там, откуда она говорит, заплакал маленький монстр.

Плач и шепот Марты попали в меня, как брошенные камни и взрыв фугаса, подняв в голове неистовую бурю, отчего я покачнулся и опустился на одно колено, опасаясь упасть. Дневной свет стал ультрафиолетовым, вокруг меня возник ядовито-зеленый ореол, пульсировавший в такт разрывающей боли в голове.

— Вам плохо? — раздался мужской голос.

Из сотового, который остался в бессильно повисшей руке, слышался детский плач. Подняв глаза, я разглядел через зеленое свечение рабочего парка, который остановился в нескольких футах от меня.

— Нет, — ответил я, изо всех сил сдерживая ярость, пробудившую жгучее желание отрезать собеседнику голову и немного успокоиться. — Голова закружилась.

— Позвать помощь?

— Не надо, — сказал я, с трудом поднимаясь на ноги. Зеленый свет еще пульсировал, под черепом взрывался фейерверк, но воздух вокруг дрожал уже меньше.

Отойдя от незваного доброхота, я зарычал в телефон:

— Заткни этого поганого сопляка!

— Поверь мне, если б могла, заткнула бы, — парировала Марта. — Сейчас на улицу выйду.

Я услышал стук закрывшейся двери и автомобильный сигнал.

— Лучше?

Ох, едва ли. Ощущая ледяной ком под ложечкой я спросил:

— Что им известно?

Запинаясь, Марта сказала, что полиция знает о сестрах Бразлик. Все началось по новой: разрывающая боль, зеленый ореол, ультрафиолетовая ярость, завладевшая мной, сделавшая меня загнанным в угол зверем, тоже чудовищем, готовым вырвать глотку любому, кто приблизится.

Увидев скамейку, я присел.

— Откуда?

— Не знаю. — И она рассказала, как из кухни подслушала фразу Поуп «Анжела и другие сестры Бразлик», отчего выронила глубокую миску, и та разлетелась вдребезги.

Готовый придушить ее, я спросил:

— Найт заподозрил?

— Меня? Нет. Я разыграла смущение и очень извинялась, говоря, что миска была влажная. Он просил не волноваться, только проверить, не осталось ли на полу стеклянных осколков, прежде чем разрешить детям ходить по кухне.

— Где сейчас Найт и Поуп? Что еще они знают?

— Он уехал с ней десять минут назад, сказал, что вернется поздно, — ответила Марта. — Я знаю только то, о чем рассказала. Но если им известно о сестрах, значит, известно и о том, что сестры делали в Боснии, а военный трибунал теперь знает, что мы в Лондоне.

— Наверное, знает, — согласился я. — Но не более того. Будь у них еще что-то, они отследили бы тебя по одному из имен и уже звонили бы в дверь.

Помолчав, Марта спросила:

— Так что мне делать?

За семнадцать лет много воды утекло. Невозможно узнать в моих Фуриях сопливых мстительниц — слишком большая разница, чтобы выйти на нас.

— Будь поближе к этим детям, — сказал я. — В ближайшие дни они могут нам понадобиться.

Воскресенье, 5 августа 2012 года

К семи вечера наэлектризованная атмосфера на олимпийском стадионе достигла предельного напряжения. Найт сидел на западной трибуне, над линией финиша, кожей ощущая нетерпение. Такое же нетерпение пронизывало девяносто тысяч человек, счастливых обладателей билетов, которые увидят, кто окажется самым быстрым человеком на Земле. Еще над трибунами висел смешанный с волнением страх: люди гадали, ударит Кронос на этот раз или нет.

Сегодняшние соревнования обещали стать событием. Пока результаты спринта соответствовали ожиданиям: накануне Боулт и Мидахо блестяще выступили в забеге на сто метров. Каждый был лидером в своем забеге и легко победил. Но если ямайцу удалось отдохнуть между забегами, камерунцу пришлось бежать четыреста метров в многоборье.

Мидахо показал почти сверхчеловеческое время — 43,22 секунды, всего на четыре сотых меньше