стороны матери, всецело поглощенной своим недовольством и ссорами с отцом. Из-за этого Труди и ее сестра испытывали эмоциональное истощение. В идеале по мере взросления Труди могла бы делиться с родителями своими мыслями и чувствами, получая взамен их любовь и внимание. Но ее родители оказались не способны принять такой дар от своей дочери: они были слишком заняты борьбой характеров. Поэтому, повзрослев, она преподнесла себя и свой дар любви (в обличье секса) другим людям. Но она предлагала себя таким же недоступным или не способным любить мужчинам. В конце концов, что еще она умела делать? Все остальное казалось ей «неправильным» и не соответствовало тому отсутствию любви и внимания, к которому она уже привыкла.
Тем временем конфликт между ее родителями разгорался на новой арене — в зале суда. Под эту артиллерийскую перестрелку старшая сестра Труди сбежала со своим учителем музыки. Ее родители редко прекращали боевые действия на достаточный срок, чтобы хотя бы отметить тот факт, что их старшая дочь покинула, дом с человеком вдвое старше ее, который едва может обеспечить самого себя. Труди тоже искала любви, беспорядочно встречаясь с мужчинами и ложась в постель почти с каждым из них. Сердцем она верила, что семейные проблемы возникли по вине ее матери, что мать оттолкнула отца своими придирками и угрозами, Труди поклялась, что она никогда не будет такой сердитой и требовательной, как ее мать. Вместо этого она завоюет своего мужчину любовью, пониманием и прелестью своего тела. Однажды она уже попыталась сделать это с футболистом, но ее подход не сработал. Она пришла к выводу, что дело не в ошибочном подходе или плохом выборе, а в недостаточном усердии с ее стороны. Поэтому она продолжала стараться, продолжала давать, однако никто из молодых мужчин, с которыми она встречалась, не оставался с ней надолго.
Начался осенний семестр, и вскоре Труди познакомилась с Джимом. Это произошло на одном из занятий в местном колледже. Джим был полисменом, изучающим теорию уголовного права для того, чтобы получить возможность подать на повышение. Ему было тридцать лет, у него была беременная жена и двое детей. Как-то днем за чашкой кофе он рассказал Труди о том, как молод он был, когда женился, и как мало радости он сейчас испытывает от семейной жизни. Он по-отечески предостерег ее от раннего замужества и связанной с ним ответственности. Труди чувствовала себя польщенной тем, что он счел возможным доверить ей такой личный вопрос, как свое разочарование в семейной жизни. Джим казался добрым и уязвимым, одиноким и непонятым. Он сказал ей, что для него очень много значила беседа с ней — в сущности, он ни с кем так не разговаривал раньше, — и попросил ее о новой встрече. Труди быстро согласилась. Хотя во время их первой встречи разговор вышел немного однобоким (в основном говорил Джим), это было все же лучше того общения, которое она имела в семье.
Непринужденный разговор обеспечивал ее вниманием, по которому она истосковалась. Два дня спустя они снова поговорили, на этот раз гуляя по холмам над студенческим городком. В конце прогулки он поцеловал ее. Через неделю они уже встречались в квартире полисмена, уходившего на дежурство. Они встречались три раза в неделю, и жизнь Труди начала вращаться вокруг их «совместно украденного» времени. Труди не желала думать о том, как роман с Джимом влияет на ее жизнь. Она пропускала занятия и впервые начала отставать в учебе. Она лгала подругам, рассказывая о своих делах, а потом стала и вовсе избегать подруг, чтобы не лгать. Она сократила до минимума почти все виды своей деятельности, стремясь лишь к тому, чтобы быть с Джимом, когда она могла встретиться с ним, и думая о нем, когда встретиться было невозможно. Она хотела всегда быть доступной для него — на тот случай, если у него вдруг появится час-другой свободного времени, которое они смогут провести вместе.
В свою очередь Джим был очень внимателен и всегда льстил ей, когда они оказывались наедине. Он умудрялся говорить именно о том, что она хотела от него слышать: о том, какая она удивительная, особенная и любимая, о том, что она сделала его гораздо более счастливым человеком. Его слова побуждали ее прилагать еще большие усилия, чтобы доставить ему удовольствие. Сначала она купила красивое белье, затем — духи и кремы, однако он предупредил, чтобы она не пользовалась ими, иначе его жена может почуять запах и заподозрить неладное. Не обескураженная этим. Труди прочитала книги по искусству любви и постаралась проверить все усвоенные знания на Джиме. Восторг пришпоривал ее. Для нее не было более важной задачи, чем способность возбудить своего мужчину. Она с огромной силой реагировала на его влечение к ней. Она выражала не столько свою сексуальность, сколько чувство полноценности, рожденное его сексуальной тягой к ней. Поскольку она фактически была гораздо теснее связана с его сексуальностью, чем со своей собственной, то чем отзывчивее он становился, тем большее удовлетворение она ощущала. Она рассматривала время, которое он отрывал от своей другой жизни ради нее, как желанное подтверждение своего достоинства и привлекательности. Когда они расставались, она думала о новых способах очаровать его. Подруги постепенно перестали предлагать ей присоединиться к их занятиям. Ее жизнь сузилась до точки одержимости: сделать Джима еще счастливее, чем когда-либо раньше. При каждой встрече она ощущала восторг победы — победы над своим разочарованием жизнью, над своей неспособностью испытать любовь и сексуальное удовлетворение. То, что она могла делать его счастливым, делало счастливой и ее. Наконец-то ее любовь проявила свое волшебство в жизни другого человека! Именно этого она всегда и хотела. Она была не похожа на свою мать, отталкивающую мужа завышенными требованиями. Вместо этого Труди создавала узы, которые держались лишь на любви и самопожертвовании.
Она гордилась тем, что так мало просит от Джима.
— Я была так одинока, когда его не было рядом, а это случалось очень часто. Мы виделись лишь по два часа три раза в неделю, а в промежутках его как будто не существовало. Он ходил на занятия по понедельникам, средам и пятницам. Потом мы встречались. Большую часть времени, проведенного наедине, мы занимались любовью. Когда мы наконец оставались одни, мы буквально набрасывались друг на друга. Это было так прекрасно, так ярко… нам обоим с трудом верилось, что секс может доставлять такой восторг еще кому-то на земле. Ну а потом нам приходилось прощаться. Все другие дни недели, когда его не было рядом, казались пустыми. Большую часть свободного времени я тратила на подготовку к новой встрече с ним. Я мыла волосы особым шампунем, делала маникюр и «уплывала», думая о нем. Я не позволяла себе думать слишком много о его жене и семье. Я считала, что он попался в ловушку, когда был еще недостаточно взрослым и не мог как следует понять, чего он хочет. Тот факт, что у него не было намерения развестись или как-то иначе увильнуть от своих обязательств, делал его еще дороже для меня.
«…И позволял мне еще удобнее чувствовать себя в его обществе», — с полным основанием могла бы добавить Труди. Она не умела завязать прочные интимные отношения, поэтому «буфер» его брака и семьи фактически устраивал ее, как и нежелание футболиста постоянно оставаться с ней. Мы чувствуем себя удобно лишь в уже знакомой нам обстановке; Джим оставлял между собой и Труди некоторую дистанцию и обеспечивал отсутствие взаимных обязательств, с чем она была уже хорошо знакома по опыту отношений с родителями.
Второй семестр почти закончился. Наступало лето, и Труди спросила Джима, что они будут делать, когда занятия прекратятся и у них больше не будет удобного предлога для тайных встреч. Джим нахмурился и неопределенно ответил: «Еще не знаю. Что-нибудь придумаем». Выражение его лица было достаточно красноречивым, и она больше не задавала вопросов. Их связывало только то счастье, которое она могла ему дать. Если он не будет счастлив, то все кончится. Она не должна расстраивать его.
Занятия закончились, а Джим так ничего и не придумал. «Я позвоню тебе», — сказал он. Она ждала. Друг ее отца предложил ей работу на лето в своем курортном отеле. Некоторые из ее подруг тоже работали там и убеждали ее присоединиться к ним, расписывая удовольствия летней работы на берегу озера. Она отказалась, страшась пропустить звонок Джима. Хотя она редко выходила из дома в течение трех недель, он так и не позвонил.
