ценителя грандиозных объемов. Филя, естественно, тоже понимал в них толк, но не до такой степени, чтобы рисковать здоровьем и деловой репутацией.

Он представился, она лишь взглянула в удостоверение и жестом пригласила в комнату, где Филя сразу отметил, что мужской дух в квартире этой далеко не старой женщины если и присутствует, то в качестве такого же гостя, как и он сам. Окурки, например, в пепельнице, хотя хозяйка не курила. Потому что, когда Филя демонстративно достал пачку сигарет, она поморщилась, однако возражать не стала, но подошла к окну, выходящему на шумную Красносельскую улицу, и, улегшись животом на широкий подоконник, вытянула руки и толкнула обе створки наружу. Якобы ненароком оголив при этом наиболее драгоценную часть своего тела. Потом, не дождавшись наглого нападения, неохотно сползла, забрала со стола пепельницу и, раскачиваясь, словно сытая утка, унесла на кухню, где вытряхнула в ведро под раковиной. Филя курить не стал, но на окурки посмотреть успел — тот, кто был тут до него, курил «Яву».

Софья Игнатьевна по поводу личного участия в качестве понятой, как ни старалась, вернее, как ни изображала свое старание, ничего толком вспомнить не могла. Ну да, ездили они с соседом по Новорижскому шоссе, куда-то в район Истры, но неудачно. Как ездили? На чем? А это Рифат сообразил с транспортом. У него приятелей разных много. Он же на вокзале работает. Пообещали подбросить, вот они и согласились. Но так до грибов и не дошли. А вот на неприятность, это да, напоролись. Сперва их заставили смотреть, как из машины какого-то крутого мужика оружие и наркотик изымали. И только под вечер отпустили, а время ушло, поздно уже было о грибах думать…

— И все? — спросил Филипп, подавляя желание спросить — а о чем им думать было еще не поздно?

— Все, — охотно подтвердила Лозовая, глядя на Филю наивными и прозрачными глазами и словно уверяя его, что больше там и в самом деле ничего стоящего внимания не было.

— А разве домой к этому крутому вас не возили? — небрежно спросил Филипп.

И она, наморщив красный свой лобик, вспомнила, что, кажется, да, действительно, и туда тоже возили. И давали подписывать протокол. Сама-то она, по правде говоря, не читала. Рифат прочитал и сказал, что все написано правильно. Ну а уж если Рифату не верить, так кому же тогда вообще доверять?

Отлично! Филя все рассказанное, естественно, записывал на магнитофон. А также — исключительно для острастки — заполнил показаниями Софьи Игнатьевны официальный протокол допроса свидетеля. Предупредив, что это очень важно, поскольку оперативный работник, который производил в их присутствии обыск в машине и в доме, подозревается начальством в подтасовке фактов. А ее показания, значит, должны помочь тому оперу оправдаться перед начальством. Она-то, кстати, помнит, как его зовут?

Вот тут «мадам замешкались». Явно знала, но… Будучи в курсе того, кто проводил операцию с Юрки-ным, Филипп наугад назвал троих — Александра Александровича, Бориса Петровича и Анатолия Евгеньевича.

— Он, — созналась наконец красная неизвестно теперь уже отчего Софья Игнатьевна. — А мы с ним и приехали туда, с Анатолием-то Евгеньичем. Его Рифат знает. Но он сам не обыскивал, он только привез, а потом в стороне стоял. С начальником своим разговаривал, я видела.

— А когда Рифат Акаевич вообще домой приходит?

— Так небось уж дома, — посмотрев на часы, заметила Лозовая.

— А если я его к вам приглашу, возражать не будете?

— Так, можно подумать, он сюда дороги не знает!.. — кокетливо засмеялась она. — А может, начальник, не будешь торопиться? Чайку поставлю или могу чего покрепче? Успеешь с ним-то… Ох, по глазам вижу, что торопиться тебе нынче некуда!

— Сперва — дело, — строго заметил Филя и почти наяву услыхал, как ерзают от нетерпения тугие и мощные бедра хозяйки. Да и халатик этот дурацкий выглядел мятым носовым платком, которым при всем желании невозможно было прикрыть обильные телеса, готовые по первому же свистку выполнить команду «ложись!». Но Филя оставался серьезным.

— А этот Рифат, он что, прописан в квартире напротив? Это его собственная квартира? Или снимает?

Прежде чем прийти сюда, Филипп заехал в местную жилконтору и выяснил, что в девяносто первой квартире Мурадов не прописан, хотя именно этот адрес был указан в протоколе, находящемся в деле Юркина. Значит, снимает, но никто из должностных лиц об этом не в курсе? Или кто-то все-таки в курсе?

— Я и не знаю, — Софья Игнатьевна пожала пышными плечами и подалась навстречу, все еще не теряя надежды, — живет — и ладно, верно?

— Ну тогда я с вашего позволения… — сказал, будто ледяной водой плеснул, Филипп.

Приземистый и лысый Мурадов посмотрел удостоверение Филиппа Агеева, сравнил фото в нем с оригиналом, но все равно принял приглашение неохотно. И даже, был момент, хотел, видно, позвонить, проверить. Но у Фили такие номера не проходили. Он предложил быстренько и без капризов проследовать к соседке, где и продолжится беседа. Под протокол. Иначе? Филипп как бы изобразил сомнение, а потом сказал, что тогда придется прямо сейчас им обоим — понятым — проехать на Петровку, 38, где в кабинете начальника МУРа им будут заданы куда более неприятные вопросы. Ну, например, о том, сколько капитан Волошин заплатил им за дачу ложных показаний и когда их наняли в качестве понятых. Есть вопросы? Вопросов не было.

Зайдя с непонятной опаской в квартиру Лозовой, Рифат первым делом с мрачным подозрением оглядел больно уж вальяжную соседку в этой непутевой и бесстыдной ее одежонке, потом Филиппа Кузьмича, а уже затем, не спрашивая разрешения, вытащил из кармана пачку «Явы» и нервно закурил!

Теперь Филипп ставил практически те же вопросы, которые прежде задавал Лозовой, но в несколько ином ключе. И Мурадову, как он ни пытался отмолчаться, ссылаясь на забывчивость — эва, когда это было! — пришлось, однако, вспоминать. Потому что для начала Филя наизусть процитировал 307-ю статью Уголовного кодекса по поводу дачи заведомо ложных показаний. И на срок намекнул — про исправительные работы до двух лет или арест на три месяца. Но, с другой стороны, свидетели могут быть и освобождены от уголовной ответственности, если заявят о ложности данных ими показаний. Не сильны были в юридических тонкостях эти наемные понятые. И то, что вовсе не для блага капитана Волошина задает свои вопросы этот милицейский майор с сердитыми глазами, это тоже прекрасно уже поняла Софья Игнатьевна. Но главным тут был все-таки Рифат, и она смотрела ему в рот, кивая в знак согласия. Или отрицательно покачивала головой, когда тот возражал. А Рифат, в отличие от женщины, было заметно, понял все сразу. И ему вовсе не светило такое внимание уголовного розыска к его личности. Филипп даже подумал, что незаконные действия этого совсем еще не старого и определенно физически достаточно сильного мужика далеко не ограничиваются ролью понятого. Да, похоже, и Волошин не стал бы брать на такую роль дурака. Значит, есть за этим Рифатом Мурадовым еще что-то. И наверняка это «что-то» нуждается в дополнительной и тщательной проверке.

Но, завершая свою миссию в этом доме на Красносельской улице, Филипп посчитал нужным слегка припугнуть этих наглецов с чистыми и наивными глазами. Он заставил обоих понятых написать ему расписки в том, что они строго предупреждены, что за разглашение доверенных им сведений они понесут строгую уголовную ответственность. Так, на всякий случай заставил, прекрасно понимая, что эти, вот уж в прямом смысле, «филькины грамоты» на самом деле ни черта не стоят. Но это знал он, а не они. И ему вполне хватало их показаний.

С тем он и покинул дом, так и не воспользовавшись навязчивым гостеприимством слишком уж щедрой на посулы хозяйки. А выходя, подумал, что в последнее время ему почему-то везет на все эти раблезианские объемы. Но тот, прежний, вариант хотя бы удовольствие доставил, тогда как тут его определенно ожидал бы полный набор всех венерических вокзальных «прелестей».

Было уже поздно. На «девятке» Филиппа, припаркованной в темном дворе, играли слабые отблески от огней с улицы. Филя подошел к машине, достал из кармана брелок сигнализации и… замер. Нет, ему не почудились шаги за спиной. И не шаги даже, а скорее скользящий такой шорох подошв, едва слышный, поскольку и шум автомобилей с улицы, и грохот вагонных сцепок от недалеких железнодорожных путей