«Перевал генерала Конрада. 3548 м (Хотю-Тау)».
— Хорошо. Теперь вперед! «Приют одиннадцати» — отличное место для привала. Мы назовем его хижиной «Эдельвейс». Но будьте осторожны, возможно, там русские. Будьте готовы к бою.
…Русских в «Приюте одиннадцати» было слишком мало, чтобы они могли оказать серьезное сопротивление отряду Штауфендорфа. Вооружены были лишь трое солдат и лейтенант, составляющие гарнизон «Приюта». Неподалеку от «Приюта» располагалась небольшая постройка метеостанции. Там вели работы зимовщик-наблюдатель Яков Петрович Ковальчук и его жена Зоя Ивановна, исполняющая обязанности радистки.
Никто в «Приюте одиннадцати» не ожидал появления немцев. То, что произошло, Яков Петрович понял лишь тогда, когда у «Приюта» раздались выстрелы и взрывы гранат. Бой продолжался всего несколько минут. Вскоре дверь в метеостанцию с грохотом распахнулась, и на пороге появились немецкие солдаты в форме альпийских стрелков.
— Хэндэ хох! — скомандовал один из них.
Яков Петрович и Зоя Ивановна медленно подняли руки.
— Кто есть здесь? Где есть русиш зольдатен?
— Здесь никого нет. Только мы.
— Обманывайт? Швайн! — Немец взвел затвор автомата. — Расстреляйт!
— Что здесь происходит? Кто этот человек? — На пороге стояли Ганс Штауфендорф и Клаус Берк.
Солдаты расступились. Ганс подошел к старику, долго всматривался в него, потом перевел взгляд на женщину и неожиданно расплылся в улыбке:
— Ты посмотри, Клаус, это же Яков Петрович. Вот так встреча!
Ковальчук изумленно, не опуская рук, всматривался в лицо Ганса, а тот вдруг рассмеялся, довольный произведенным эффектом.
— Не узнаете, Яков Петрович? Ганс Штауфендорф. А это Клаус Берк.
Горные стрелки обступили их, непонимающе смотрели на старика, на капитана.
— Ну! «Рот-фронт»! — Ганс снял пилотку с изображенным на ней цветком эдельвейса, тряхнул светлыми волосами. — Ганс. Клаус. Степан Рокотов. Оля…
— Немецкие альпинисты, — понял наконец Ковальчук, кто перед ним. — Гостями были.
— Да, да, гости, — согласился Штауфендорф. — Мы и теперь пришли в гости.
— В гости не ходят с оружием.
— Ну, ну, старик, это — война. Ты не знаешь большой политики.
— Где уж нам… Знал бы, в тридцать восьмом сам…
— Ну, ну, старик! — Ганс вскинул автомат, но Клаус перехватил ствол, опустил вниз:
— Оставь, Ганс! — И повернулся к Ковальчуку. — Идите, Яков Петрович. Там лейтенант еще жив. Пускай ваша жена окажет ему помощь, его надо спасти, он военнопленный. А тех троих похороните.
Ковальчук презрительным взглядом смерил офицеров и, кивнув Зое Ивановне, направился к двери.
— Ты посмотри, Клаус, — указал Ганс на разбитую радиостанцию, — они все уничтожили, лишь бы не досталось нам. Расстрелять надо этого Якова Петровича. Он же потенциальный партизан.
— Оставь, Ганс.
— Он бы нас не оставил. Ты же слышал, сам сказал…
— Пойдем, надо разместить людей на отдых.
«Приют одиннадцати» был рассчитан больше чем на сто мест. Егеря разбрелись по комнатам. Некоторые заполнили просторный холл, где пылал камин. Капитан Штауфендорф и Клаус развалились в шезлонгах, придвинув их ближе к камину. Закурили.
— Эльбрус! Слово-то какое, — проговорил Штауфендорф. — Ты вслушайся: Эльб рус. Получается что-то вроде русской Эльбы.
— Чепуха, — ответил Клаус. — Персы называли эту гору Альброс, что означает «высокая гора». А грузины называли Ялбуз — «грива снега». Для черкесов Эльбрус был Куска-мафь — «гора, приносящая счастье». Каждый народ, соприкоснувшись с Эльбрусом, давал ему свое название.
— В таком случае мы после водружения флага рейха над Эльбрусом назовем его вершиной Берка — Штауфендорфа, — с ехидцей предложил Ганс и серьезно добавил: — Но этим мы прогневим богов. Эльбрус — священная гора арийской расы. Мы назовем его…
— Хорошо, Ганс, — прервал его болтовню Клаус, — название Эльбрусу дадут там… — указал он куда- то в сторону. — Наша задача — подняться на вершину. А для этого нужны силы. Давай отдыхать. Кстати, здесь русские оставили много продо…
Клаус недоговорил. Снаружи раздался выстрел.
— Что это? — вскрикнул Клаус и бросился к двери. Штауфендорф поспешил за ним.
На снегу лицом вниз лежал русский лейтенант. Клаус с трудом высвободил из его цепких пальцев пистолет и осторожно перевернул лейтенанта. Узкие казахские глаза его были открыты. Клаус припал ухом к груди лейтенанта, но тут же отпрянул. Щека его окрасилась кровью. Только теперь Клаус заметил на левой стороне груди лейтенанта рядом с рубиновым значком «КИМ» небольшое отверстие. Клаус посмотрел в глаза лейтенанта и не выдержал, отвернулся.
— Ты видишь этот взгляд, Ганс? Русские и мертвыми ненавидят нас.
— Он не русский.
— Это все равно… Советский.
— Глупый фанатизм. Они предпочитают смерть плену.
— Как это случилось? — спросил Клаус у Зои Ивановны. Она стояла бледная, с бинтами в руках.
— Яков Петрович хоронил ребят, а я… я только вот отлучилась за бинтами…
— Уходите в Баксанское ущелье, — хмуро проговорил Клаус. — Убитых похоронят наши солдаты.
— Да нет уж, мы сами.
— Хорошо. И уходите, уходите. Здесь еще будут бои.
19 августа на рассвете капитан Штауфендорф объявил начало штурма вершины. Особых технических трудностей ожидать при восхождении не приходилось. Умеренной крутизны снежные и ледяные склоны, трещин на пути мало. Выше — безобидная гряда, а за ней — белые, крутые, но тоже доступные склоны, ведущие к вершине и бывшему вулканическому кратеру. Трудности восхождения в основном могли быть связаны с разреженным воздухом, с нехваткой кислорода и частой переменой погоды. И сейчас со стороны Черного моря внезапно надвинулись облака. Когда альпинисты подходили к седловине на высоте пяти тысяч трехсот метров, обрушился облачный грозовой фронт с метелью. Вскоре альпинисты наткнулись на засыпанную снегом хижину. Они разгребли снег и влезли внутрь, чтобы отдохнуть и переждать непогоду.
— Так высоко война, наверное, поднялась впервые, — проговорил Штауфендорф.
— Да, — согласился Клаус, — в мире нет строений, расположенных выше. Пять тысяч триста метров.
К хижине добрался один из егерей, оставленных для связи в «Приюте одиннадцати». Егерь подал Штауфендорфу записку и сверток.
— Получен приказ Конрада, — сказал Ганс, прочитав радиограмму. — Генерал категорически требует при любой погоде взойти на вершину Эльбруса. Доставлен новый имперский военный флаг, освященный по ритуалу «Черного Ордена». Ты, историк, не знаешь, что это за чертовщина?
— Немного знаю. Тут что-то связано с мистикой. Дело в том, что Гитлер и кое-кто из его приближенных верят в магию и потусторонние силы — силы огня и вечного холода. Носители огня — это носители истинно германского духа. А носители холода — все, кто противостоит им. Гитлер уверен, что под его управлением человечество вступает в новый цикл жизни — цикл огня, который победит холод. Так что, Ганс, мы совершаем магическое действо. Водружение флага рейха на Эльбрус ознаменует начало новой эры, нового цикла. Теперь огонь навсегда укротит лед. — Все это Клаус говорил с неприкрытой иронией, но Штауфендорф ее не почувствовал. Глаза Ганса загорелись лихорадочным блеском.
