Душенька сдохла, — отрезала Тата. — После ее безвременной кончины я, наверняка, выпалу из вашего дурацкого измерения.

Татуся ответила злым взглядом, но промолчала. Боялась, видно, пропустить нужный момент.

— Не ври. Ты бесишься из-за того, что Никита подкорректировал твой светлый образ и во что бы то ни стало, хочешь извести плод его воображения, то бишь нашу сексапилочку, — разоблачила Разумница.

— Не без того. Я хороша без всякого тюнинга.

— О вкусах не спорят. Линев имеет право мечтать о ком угодно.

— Да пошел он со своими правами…

— А еще ты стараешься угробишь Душеньку, чтобы единолично царить в воображении Никиты. Тогда у тебя появится шанс выиграть в лотерее и сыграть в жизни писателя значимую роль. И, кто знает, может быть, даже стать героиней романа.

— Что в этом плохого?

— Ничего. Если твоя настойчивость не сломает чужую жизнь.

Тата на минуту задумалась.

— Никита начал первым. А кто к нам с мечом…или непотребной мечтой придет, тот и погибнет…

Татьяна пожала плечами:

— Не вижу логики. Линев поступил некорректно. Но разве это основание для твоих экспансий?

— Нет, конечно. Ты права.

— Что дальше?

— Я буду действовать осторожно.

— Ты вообще должна оставить Никиту в покое! Он мой! — встряла в разговор Татуся и, утверждая право собственности, приблизившись к Никите, положила руку на его голое плечо.

— Вот, проститутка, — буркнула Тата и в тот же миг, совершенно неожиданно для себя, заорав истошно: — Не лезть к нему! Хочешь жить, не лезь! — подскочила к Душеньке и вцепилась той в горло.

Сразу же заболела голова. Словно чьи-то невидимые руки ухватили кровеносные сосуды в мозгу и, обмотав вокруг кулаков, натянули, как вожжи натягивает возница, желая удержать рвущихся вскачь коней.

— Прекрати, — сказала Татьяна, — немедленно.

Не обращая внимания на дикую боль, сжимавшую череп тисками, на пляску пятен кроваво-красных перед глазами, на сухой пыльный вкус горечи во рту, Тата сжимала пальцы и что-либо слышать-видеть- понимать не могла ни как.

— Прекрати! — повторила Татьяна.

Голова Татуси, словно у тряпичной куклы, мертво завалилась назад, руки безвольно обвисли.

— Ты меня слышишь? — глухой отдаленный голос долетал одними гласными звуками, — …ы … ея … ы…иш? Ты меня слышишь? — прозвучало уже отчетливее.

Тата кивнула. Тяжело, натужно, словно шея удерживала голову с трудом и отказывалась совершать обычные движения.

— Пусти ее, — попросила Татьяна.

Тата ослабила хватку. Душенька с присвистом втянула воздух. Раз, другой, третий…Едва отдышавшись, она взвыла:

— Ты не имеешь права меня удерживать!

Татьяна кивнула:

— Конечно, понятно. Ты все объяснила очень доходчиво. А сейчас, пожалуйста, успокойся и пообещай больше не дурить. Ладно? Вот и хорошо.

Чего ты вообще взбеленилась?

— Не знаю. Вожжа под хвост попала.

— Татуся, ты тоже держи себя в руках и не лезь на рожон. Договорились? Отлично. Тем паче, что ваш красавчик дрыхнет без задних ног и делить вам уже некого.

Никита, действительно, спал, однако разумное начало сильно ошибалось, полагая, что соперниц остановит столь ничтожное препятствие.

Подождав для приличия пару минут, Тата юркнула в сон Никиты и…обнаружила, что опоздала.

Линев находился в состоянии «расслабленного бодрствования». Его разум еще не отключился, но умственная деятельность заметно затормозилась. Мозг излучал альфа-волны и Душенька, сама «работающая» в том же диапазоне (7-14 колебаний в секунду), пыталась завладеть остатками внимания. Следовало признать: не без успеха.

Для явления себя «народу» она выбрала затасканный долгим употреблением хит домохозяек, старых дев и малолеток. Тонкая полупрозрачная ночная сорочка, вся — кружево и шелк, обтекала стройное тело. Волосы летящей волной, распущенные по плечам, струились змеями в игре еле внятного ветерка. Руки в ворохе оборок молитвенно сложенные на груди, сжимали зажженную свечу, огонек которой плодил таинственные тени на лице, мерцающими бликами отражался в блеске глаз. «Вот, сука… — усмехнулась недобро Тата. — Сейчас дернет за тесемку и движением плеча сбросит рубаху к ногам, и Никита ошалеет».

Так и вышло. Но лишь отчасти.

Пока Душенька поднимала руку, сознание Никиты отключилось, провалившись в фазу быстрого сна, куда заторможенной мечте попасть, было сложно, а может быть вообще невозможно. Для волшебства же не существовало преград, и Тата сделала свой ход.

Под раскаты грома и сверкание молнии она вышла из огня, как Афродита из пены морской, в безупречной сияющей наготе и для пущего эффекта раскаленным тавром впечатала в мозг Никиты симметрию окружностей грудей; треугольник лобка; дуги бедер в сопряжение вогнутых и выгнутых кривых. Затем выросла громадьем лика от земли до небес, затмила солнце, укрыла свет, в очах — зеленых океанах — утопила, опутала сладкоголосыми речами, к себе приковала. И в себя посвящая, пиявкой впилась; силу, как кровь по капле выжала, выпила, вылюбила всего до последней капельки, до дна…Чтобы проклятущей мечте ничегошеньки не досталось!

Утро пришло с мыслью: