очень осторожно воздействовать на Ларису. К сожалению, безуспешно. Чары, очень легкие и зыбкие, едва прикоснувшись к душе дочки, развеялись. Не выдержали конкуренции с болью. Не среагировал на вторжение и дух. Сломленный, он утешался лишь воспоминаниями. Даже ум не захотел поиграть в предложенную игру и продолжил искать причины, подтолкнувшие Михаила к измене. Проигнорировало пикантные темы и тело. Не желая радоваться жизни, оно покорно принимало воздержание.
Если все четыре субстанции, определяющие целостность человеческой личности, отторгли колдовство, следовало отступить, смириться, подождать. Время лечит. Но куда там… Материнский инстинкт требовал немедленного вмешательства, неуемный темперамент толкал к свершениям, привычка к всемогуществу не позволяла расслабиться. В итоге, в безнадежной, казалось бы, ситуации Любовь Андреевна отыскала решение.
Забыть прошлое, вернуться в настоящее и задуматься о будущем Ларису могло заставить новое чувство. Или хорошая встряска! Устроить вторую, не в пример, первому, закон не запрещал. Однако стресс-терапия оказалась не простым делом. Перебрав пару-тройку сценариев, Любовь Андреевна пришла к выводу: одной ей не справиться. В шестьдесят лет, будучи опытной волшебницей, она давно и основательно отвыкла от спонтанных поступков и легкомысленных порывов. Да и жалко было Лару. А вот у Татки поток сознания не ограничивался ни жизненным опытом, ни страхом причинить боль, поэтому можно было не сомневаться: семнадцатилетнее воображение разведет такую суету, что Лариса обязательно выйдет из себя, а уж за пределами траурного равновесия, обязательно что-то да произойдет. Дочь или, дай Бог, влюбится, или просто заживет нормальной жизнью.
План включал в себя еще один гениальный момент.
В пору ученичества семнадцатилетние волшебницы-дилетантки не отвечали за последствия творимых чудес. Поэтому у Татки были полностью развязаны руки. Самой же Любови Андреевне, реши она учинить пару-тройку глупостей, пришлось бы предстать перед магическим конклавом и доказывать, что она пребывает в здравом уме.
— Твоя мама — молодая женщина, — повела партию Любовь Андреевна. — У нее все впереди. И очень жаль, что я не могу ей сейчас помочь.
— А я?
Любовь Андреевна улыбнулась: внучка правильно уловила акценты. Молодец! Колдунье нужно чуткое ухо.
— Судя по твоему многозначительному молчанию, могу! Так?
— Не знаю. Дело это тонкое, деликатное…
— Бабушка, ты только разреши, а я все сделаю так, что комар носа не подточит.
— Я подумаю.
— Не надо думать. Просто скажи «да».
Тата чуть не била копытом землю. Спасать маму это не объедаться деликатесами. Это настоящее колдовство.
— Бабуля! Я точно справлюсь. Я уверена.
— Ну, хорошо…
— Только у меня вопрос. Ты говорила, что нельзя помогать, если человек не просит об этом.
— А мы не помогаем, — ответила Любовь Андреевна.
Тата удивилась:
— Это как?
— Какую цель мы ставим перед собой?
— Ну, не знаю…
— Скажи честно: ведь тебе не столько жалко маму, сколько охота поколдовать? То-то. А мне хочется, чтобы Лара перестала расстраивать меня своим постным видом. Еще мне надо устроить тебе практику. Вот и поучается, что мы действуем в своих собственных интересах и никаких правил не нарушаем.
— Хитренькая ты…
— Я умная.
Вечером накануне наступления Тата ластилась к маме, как маленькая.
— Что это она? — спросила удивленно Лариса.
— Переходный возраст, — успокоила Любовь Андреевна и подумала: «Бедная Ларочка. Если бы ты знала, что тебя ждет!».
Глава 7. Сага о страдании
Люди часто корректируют прошлое. Оно и понятно. Неприглядные пресные истины мало годятся для изготовления полноценных качественных воспоминаний. Впрочем, приукрашаются даже самые хорошие и яркие события. А все потому, что душевная жвачка априори должна быть вкуснее реалий. Но главный фокус в ином. Едва новоиспеченные образы сознание награждает директивой «исправленному верить», как начинается подмена понятий. В результате реальная картинка уступает место фантому, иллюзорной искаженной имитации истины. Люди забывают правду и верят в ложь. Страшный пример подобной метаморфозы, описан в одной старой книге. Мальчик лет десяти убил отца-алкоголика. Ситуация была экстраординарной, ребенок сорвался, не выдержав издевательств, которые чинил над ним и матерью потерявший человеческий облик спившийся ублюдок. Однако в тюрьме ребенок стал вспоминать, что же хорошего принес в его жизнь отец, и отыскал, наверное, единственный эпизод. Лето, зеленые кроны деревьев, чириканье воробьев, порция мороженого, протянутая дрожащей рукой; слезливая реплика: «Сыночек, деточка…» Эта «деточка» стерла ужас реалий, катализировала процесс трансформации исходного файла «папа-зверь» на скорректированный «папа добрый». Убийце доброго папы прощения не было. С тем ребенок, оставив записку, и надел на шею петлю.
После развода Лара тоже быстренько идеализировала воспоминания о семейной жизни и персону бывшего супруга. После чего жить невмоготу. Да и незачем. Настоящее зияло пустотой, будущее сулило новую боль и только измерение с названием «БЫЛО» радовало душу. Там имелась замечательная семья, обожаемый муж, благополучие, сладкие ночи, уверенность.
— Прекрати рыдать! Прекрати издеваться над собой! Ты должна жить дальше, — мать требовала невозможного. При мысли, что в сером, убогом, безликом мире, где ее больше никто не любит, придется провести тысячи дней и ночей, становилось тошно.
Утешали лишь вспоминания…
Каждый вечер, запершись в спальне, Лариса зажигала для антуража свечу, наливала немного вина в хрустальный бокал, усаживалась на ковер напротив зеркала и погружалась в подробности ушедших событий.
Естественно, все заканчивалось слезами и клятвами:
— Миша, я буду любить тебя вечно… — сами собой шептали губы.
Впрочем, нет, любить бывшего супруга до конца своих дней было решением осознанным. Во-первых, надо же кого-то любить. Во-вторых, чувство к Мише позволяло отгородиться от весьма неприятных насущных моментов.
Обретя свободу, Лара обнаружила, что мир вокруг довольно странен. Почему-то мужчины, проявлявшие к ней интерес, не собирались долго и красиво ухаживать, не стремились заботиться и оберегать от проблем. Они даже не хотели дарить цветы и подарки. Многие сами вели, как подарки. Другие требовали защиту и заботу от нее, третьи откровенно расспрашивали о размерах квартиры. И все настойчиво звали в постель.
Наслушавшись фривольных замечаний, грубых намеков, сомнительных предложений Лара поняла: она не готова к новым отношениям и права в отношении Миши. Удивительный человек, замечательный, добрый, честный, умный, нежный, внимательный! Только с ним она могла ощущать себя, как за каменной стеной.
