человек. И всегда можете рассчитывать на нас.
— Какие тут счеты, — отмахнулась Барбара. — Мы ведь, как одна семья, …сынок.
Вадим не заметил легкой заминки. Для Барбары же она стала рубежом, преодолев который, она почти физически ощутила, как с души упал камень печали, а острая иголка непрерывной боли, терзавшей сердце после гибели сына и внуков, вдруг растворилась в новой любви.
В следующий свой приезд Любовь Андреевна ужесточила условия сделки. Но сначала затеяла расспросы.
— Как дела?
Сияющая Барбара ответила: все отлично. Лучше не бывает.
— Мне и раньше с твоими ребятами ладили. А теперь породнились по-настоящему. Грех сказать, но Дмитрик меня любит больше, чем Лару и Вадима. Мы с ним проводим дни напролет. Вместе гуляем, читаем, в кафе ходим. Он умница, уже буквы знает… — Барбара могла рассказывать о малыше часами. — …мать Вадима опять приезжала. Не тебе чета. Но ничего, бывает хуже. Только б с замечаниями не лезла бы. «Вы, Барбара, язык подучили бы!» Тьфу! Я русский знаю не хуже ее. Ларочка и Вадим меня понимают, ты тоже, а с Дмитриком нам болгарского и польского хватает. Кстати, Вадим мне знаешь, что подарил? — на втором месте у Барбары был Череда. Она показала золотое кольцо. — Бриллианты, конечно, простят, но мне нравятся… — К Ларисе Барбара ревновала СВОИХ мужчин, поэтому не забыла добавить к бочке меда ложку дегтя. — Лара твоя болела желтухой. Надумала на старости лет. Я Дмитрика в охапку и бегом в гостиницу. Вадим, бедненький, сильно переживал. Он теперь компаньон с Григорием. Тот его ценит…
Новости лились потоком.
Наконец, Барбара спохватилась:
— Сама-то как?
— Плохо, — честно ответила Любовь Андреевна.
— Что?
— Рак.
— Я так и подумала. Уж очень ты похудела. Бедная моя.
— Я не бедная. Просто у каждого в жизни свои задачи. Я свои выполнила. И могу уходить. Главное — покинуть мир со спокойной душой. Поэтому дай обещание, что за Дмитриком ты присмотришь.
— Будь спокойна.
— И ребятам будешь настоящей матерью.
— Обещаю.
— И во всем всегда будешь им опорой. Сколько хватит сил.
— Не сомневайся.
— Людям нужно, чтобы их любили. И когда я… — Любовь Андреевна запнулась, но взяв себя в руки, продолжила: — умру, ты будешь любишь их, как я, всей душой.
— Клянусь.
— Вот и хорошо.
— Ты меня прости, но я спрошу. Если с тобой что-то случится, сны мои не прекратятся?
— Нет. Все останется в силе. До последнего вздоха. Только ребятам моим ни слова о болезни.
На вокзале расцеловались, обменялись понимающими взглядами — простились.
— Мамочка, сходи к врачу, что-то ты мне не нравишься, — Лариса, словно чуяла, ластилась, обнималась, как в детстве.
— Обязательно, милая. Живите счастливо.
— Вадим, берегите Ларису.
— Какие трагические ноты в голосе! Чем я снова не угодил?
Череда хотел пошутить и осекся, заглянул в глаза тещи, увидел муку мученическую, побледнел, а поздно.
— Провожающие, покиньте вагоны…
Глава 20. Уход
Слегла Любовь Андреевна через полгода. До того бегала по магазинам, готовила, убирала. Потом вдруг, гостей отвадив, сказала: не здоровится. И Тату утешила: не беспокойся, все пройдет.
В тот день внучка как обычно куда-то торопилась.
— Веди себя хорошо, — сказала на прощанье. — Я ненадолго. Буду через часик-полтора. Спи.
— Хорошо. — Любовь Андреевна отвернулась к стене.
Квартира звенела мелодией ухода. Торопливые шаги, щелчки набираемого телефонного номера, скороговорка.
— Иду, иду, не сердись.
Опять шаги. Щелчок замка. Все! Дом накрыла тишина! Похожая на ту, в какой предстояло скоро раствориться.
«Хорошо, что Татки нет дома. При ней пришлось бы «держать лицо», играть, тратить силы на всякую чепуху, — думала Любовь Андреевна. — Смерть — дело интимное. Рождается человек в суматохе, живет в суете, хоть умереть имеет право в покое».
И все же она решила дождаться внучку. Еще раз услышать любимый голосок. Напоследок.
Стрелка настенных часов вздрогнула и сместилась на одно деление. Часы шли. А ее время останавливалось. Когда-нибудь время останавливается для каждого. «Почему так рано? Ведь можно было еще пожить. Правнуков понянчить. На солнышко поглядеть. Траву потоптать. Ан, нет. Не судьба! Каждому — свой срок. Ей — сегодня с вещами на выход. Впрочем, какие вещи».
— Зато все устроено.
Боль мутила сознание, мучила душу, мешала думать. От нестерпимого жара, от иголок, утыканных в сердце, можно было спрятаться только в смерти. Но, чтоб сделать это, следовало решиться. Возврата ведь не будет. Билет в один конец.
Хлопнула дверь. Вернулась Татка. Раньше, чем собиралась. Значит, чует внучкино сердце беду. Не только любовями-морковями занято.
— Бабушка, спишь?
— Сплю.
— И как тебе?
— Полегче.
— Ты спи. Во сне все выздоравливают.
— Хорошо. Я тебя люблю, милая.
— А я тебя люблю.
Вот и сказаны последние главные слова. Вот и нечего больше ждать и незачем терпеть муку. Любовь Андреевна с облегчением вздохнула.
Где-то в глубинах безбрежного бескрайнего космоса, в далях, сокрытых тьмой времени и толщей пространства, родился лучик белого света и безгрешный, неподкупный вестник смерти потянулся за новой добычей.
— Не бойся, там не страшно, — сказала Душа.
— Хорошо там, где меня нет, — с сожалением посетовало на несправедливость Тело.
— Я не хочу, — заявил Ум, — я еще многое могу.
— А я устал, — пожаловался Дух, — я бы отдохнул.
— Какой отдых? Момент-то, какой?! О возвышенном надо думать! — возмутилась Душа.
— Надумался! Хватит.
— Хочешь последний подарок? — бессмертная была сегодня щедрой.
— Что ты имеешь в виду? — Ум встрепенулся.
