— Вы соображаете, черт возьми, что говорите?
— Более чем, — ироничная сдержанность лопнула, как мыльный пузырь. Череда побелел от досады, глаза стали злыми, колючими. — Подумайте, как поведет себя семнадцатилетняя девица, узнав, что мама выходит замуж и оставляет ее. Сначала возненавидит меня. Затем силу этой ненависти обрушит на Ларису. Начнутся слезы, страдания. Вы тоже скажете свое слово. Да не одно. В итоге, Лара не вынесет дочкиных истерик и вашего горя и уйдет от меня. Что ж ей, бедной, мать убивать и ребенка сиротить?! А девочка успокоится, начнет бегать на свидания, мечтать о любви, взрослеть, отдаляться. Матери она разрешит варить обед, стирать бельишко и стареть потихоньку. В компании с вами.
Запал кончился. Вадим допил кофе. Поднялся.
— Я сам в канун совершеннолетия вместе с бабушкой не дал матери выйти замуж во второй раз и механику этого дела знаю отлично. Завтра я позвоню. Подумайте, о нашем разговоре, не спешите с выводами. За резкость простите, но, по большому счету, я прав.
Любовь Андреевна с тоской глядела в спину уходящему Вадиму.
«Как я буду жить без Лары?» — точила сознание горькая мысль. Жизнь, такая щедрая в начале, постепенно отбирала все. «Боже, о чем я? Ведь не хороню…» — слезы и воспоминания сдавили горло.
— Простите меня, Любовь Андреевна, — раздался вдруг голос Вадима. Он вернулся, — я был резок, нетерпим. Так нельзя. Мы должны договориться.
— Садитесь, — обрадовалась искренне, — хорошо, что вы вернулись. Очень хорошо.
— Я люблю Ларису.
— И я люблю.
— У нас будет ребенок, наверное, — на всякий случай, Череда обезоружил будущую родственницу.
Удивленно вскинув брови, та усмехнулась:
— Как это, наверное?
— Я неловко выразился. У нас будет ребенок.
Новость! Да еще какая!
— Ребенок, — Любовь Андреевна задумчиво протянула, — ребенок. Лара хочет рожать?
Вадим даже отпрянул. Женщины — существа жестокие и циничные! По какому праву они распоряжаются жизнью ЕГО малыша?
— У вас нет детей! — догадалась Любовь Андреевна.
— Нет! — сознался, как в грехе.
— Тогда, я вас поздравляю!
— А я — вас.
Лара давно хотела второго ребенка. Михаил не соглашался. Морщился брезгливо, словно речь шла о чем-то гадком, стыдном, противном.
Череда напряженно смотрел в зеленые глаза. В них светилась усталая мудрость: гарант мира и спокойствия и обещание холодной войны?
— Ладно, Вадим, вы победили, — женщина положила руку на ладонь мужчины. Дружеское пожатие? Отнюдь. Доверяй, проверяй и не ошибешься. Новый человек входил в семью, и следовало знать, что у него за душой.
— Какие счеты между своими.
Вадим освободил руку. Словно почувствовал учиненный допрос.
— Хочу сразу предупредить: я, не ангел и райскую жизнь не обещаю. Вредить не стану, а пока не привыкну, нервы, уж извините, попорчу.
— Из ваших рук хоть яд! Но в разумных дозах.
— Будем считать, что пакт о ненападении подписан.
— Отлично. Я могу рассчитывать на вашу помощь в отношении Таты?
— Да.
Глава 15. Война и мир
— Мне все равно, — объявила Тата и величественно покинула комнату. Смотреть, как Вадим выносит из дому мамины вещи, она не могла.
Вечера в непривычном одиночестве полнились злой, кипучей ревностью и ощущением собственной никчемности.
— Они меня бросили, — наконец, оформился вывод. — И мама, и папа.
— Нет, девочка, — пояснила бабушка. — Родители тебя любят, и будут любить всегда. Но жизнь сложнее представлений о ней. О папе я говорить не хочу, что касается мамы, то ты для нее в жизни главное.
— А Череда как же?
— Знаешь, он мне сказал: «Если мы заключим союз, то сможем дать Ларе вдвое больше. Если примемся делить, рвать на части, воевать друг с другом, пользы не будет никому». Поэтому мой тебе совет, когда становится невмоготу: подумай не о себе, а о маме. Вспомни, как мы хотели сделать ее счастливой. И пойми: у всего есть цена. Твоя обида — это плата за устроенную личную жизнь Ларисы. Твое спокойствие стало бы платой за ее одиночество.
Аргументы были серьезными и требовали внимания, особенно после разговора с потенциальным отчимом.
После скандальной выходки — накануне свадьбы Тата сказала бабушке, что беременна от Вадима — Череда вышел из себя:
— Тата, ты — дрянь. Маленькая наглая эгоистичная дрянь.
Воспитательная беседа происходила в парке, подальше от ушей Ларисы и Любови Андреевны. Потому Череда не очень подбирал выражения.
— Я — терпеливый человек, но своим идиотским поведением ты достала меня до печенок. И не только меня. Бабушка сейчас пьет лекарства и молит Бога, чтобы твои слова оказались ложью, и чтобы о них не узнала Лара. Представь на минутку, как она отреагирует на подобные новости?!
— Мама возненавидит и бросит вас. Вернется домой. Тогда я скажу правду и успокою ее.
— А если она возненавидит тебя?
— За что?
— Но ведь ты лишаешь ее любви, разрушаешь счастье, сиротишь будущего ребенка.
— Ваше счастье построено на моих слезах!
— А ты не плачь. Ты порадуйся за маму.
— Не могу я радоваться.
— Конечно, ведь приходится, отдавать, а не брать. Каждый заплачет.
— Что я брала? Что?
— Все, деточка, все. Каждый день, все семнадцать лет кряду ты получала от мамы любовь, заботу, душевное тепло.
— Я не просила.
— Зато сейчас требуешь. Мама только шаг сделала в сторону, а ты уже верещишь! «Не сметь! Стоять! На место!», а на месте-то — пустота. И никого рядом.
— Вы, Вадим Петрович, говорите правильные слова, только бросать детей непорядочно. Даже ради такого замечательного человека, как вы.
— Никто тебя не бросал. Мама тебя любит. Я, если станешь себя прилично вести, тоже буду обожать. Хочешь, живи с нами.
— А бабушка?
— Не держите меня за врага народа, и будем жить вместе. Хочешь?
