– Наверное, ты права. Мы ведь пришли сюда жить. Опять-таки поминки стоило бы справить.

– Его новое рождение уже справляют всем лесом, – ответила она. – Слышишь, как не в пору распелись птицы? Жаль, цветов нет в округе, но кисти рябины тронуло заморозком, и дикая роза роняет семена из плодов, похожих на крошечные румяные яблочки, и сами плоды, что припозднились, а каштан уронил наземь свои лакированные орехи. Все старожилы леса спешно наряжаются в самую нарядную листву, а бродяги спешат на пир.

Последняя кличка означала животных: Абсаль явно считала их более низкой ступенью эволюции, наверное, потому, что никто из людей не хотел селиться в их телах. По крайней мере, добровольно.

Поэтому я послушался. Прибрал в сенях и дочиста оттёр дверной витраж. Помог девочке разрушить баррикады и сложить кодексы в старинный ларь с медными оковками на углах, откуда мы повытрясли уйму всякой рухляди, присыпанной табаком, нафталином и наперекор им сильно траченной молью. Оттащил всю посуду на ручей, где мы, скинув с себя верхнее, долго и нудно драили ее речным песком. Снова заволок в дом все эти ведра, горшки, миски и чашки. Просмотрел всё носильное и постельное бельё, матрасы и одеяла, решив при первом удобном случае устроить на здешней почве торжественное аутодафе. С явным недоверием отнёсся к примусу, что работал на спиртовых таблетках: снаряд годился разве что для самоубийцы. Решил подарить Хельму – на помин души. Мы с девочкой – «неедяки», как говаривал один советский фантаст, и прекрасно без него обойдёмся. А пока моя Абсаль выметала всякий мелкий сор из этой избы, собрал все запасы круп и рассы?пал на ближней поляне: поминки так поминки, праздник так праздник. Пускай всякие там воробьи и трясогузки набьют пузцо перед зимой.

До ночи мы как раз успели сделать ещё один рейд: притащить постели и кое-что из платьев, а также простенькие занавески на верёвочке – чтобы переплёты книжек не выгорали от солнца.

И улеглись спать по разным углам.

Дом, конечно, стазу же стал хвалиться, что на диво крепок, сотворен внутри не из какого-нибудь дарёного сухостоя, валежника или плавника, а из благородного морёного дуба. Как я понимаю, он вовсе не желал, чтобы мы с Абсаль пустились на поиски такого же гостеприимного ствола, как на Острове Пятницы. Особенно теперь, когда у нас появился «свой человек» среди здешних древесных властелинов. Он не только знает, где находятся такие натуральные пристанища, но может попросить какого-нибудь сотоварища раздвинуть волокна своего ядра, чтобы создать уютное гнездо или пещеру для пришельца. Дело это весьма долгое и трудное, оттого и начинать его стоит заранее.

Также этой ночью ко мне в голову пришла одна из Книг. «Утопия» Томаса Мора. Написанная, как и «Республика» Платона, в поучение владыкам, почти что в шутку, и обретшая популярность настолько оглушительную, что даже в самые начальные времена один священник добивался от патрона предоставить ему диоцез в этих краях. Внедрившаяся в людские головы настолько, что уже за одно это стоило отрубить сэру Томасу его собственную.

«Идеал только тогда хорош, когда его принимают в качестве именно идеала, а не инструкции к действию, – без слов говорила мне эта книжка. – Втискивать его в жизнь, а уж тем более перекраивать живое по вымышленному бумажному образцу всегда погибельно. Это же как дерево растёт: направить можно, а одномоментно сформировать крону и ствол по своему произволению – никак».

Из чего я вывел, что книги бывают в чем-то умнее своего создателя и уж, во всяком случае, тех, кто их прочёл и внедрил в широкое обращение.

Но вот к чему было это явление утопии народу, то есть мне и моей девочке?

Так я говорю, потому что едва проснувшись часа в четыре, еще до восхода, глянул в лицо Абсаль. Она, как чаще всего бывало, лежала с полуприкрытыми глазами: веки слегка подёргивались и распахнулись тотчас, как мой взгляд на них лёг.

– Тебе снилось что-то хорошее? – спросил я, как обыкновенно. – Расскажи, чтобы не забыть.

– Я и так не забываю, ты ведь понимаешь.

– Тогда – чтобы навести во сне порядок. Хоть как-то привести его и Вселенную к общему знаменателю.

Я никогда не заботился о том, чтобы подобрать из всего бескрайнего лексического богатства слова, ей понятные: как почти все сумры, Абсаль практически мгновенно усваивала язык, на котором с ней говорили, а неясное в принципе – дополняла из контекста и прихотливо связывала с остальным. Каким образом – никто не знал: но проблем в общении с ней у нас не возникало.

– Сон может создавать свой космос внутри великого Порядка. Именно в этом его ценность, и поэтому его лучше не толковать и даже не излагать. Ведь переложение на язык Живущих – уже истолкование.

Тем не менее, девочка приподнялась на своей подстилке и оперлась на мою руку. Для того чтобы верно оценить этот жест, надо знать, что спали мы оба в обыденной одежде, сняв для сохранности лишь самый верхний, парадный слой.

– Но я всё-таки расскажу тебе это, Хайй. Потому что мне кажется – это был твой сон, он просто заблудился… Хорошо.

Она слегка вздохнула и заговорила вновь:

– Будто была зима, лунная ночь и метель с таким сильным ветром, что пригибало к земле маленькие сосенки и ели. Я это видела по их теням, которые то ложились на снег, то пропадали. Здесь был небольшой квадрат огороженного пространства, двор чьей-то дачи, и я по нему пробиралась, понимаешь? Потом передо мной оказалось крыльцо – оно хорошо угадывалось под снегом. Дверь дома была так заметена слоем снега, что только ручка торчала. Знаешь, я тогда совсем не удивилась, что сухой снег лежит отвесно. Вот почему нельзя рассказывать то, что видишь во сне: сразу начинаешь над ним думать вместо того, чтобы принять в себя. Я поворачиваю ручку и вхожу внутрь. Это летняя веранда с широкими окнами в мелком переплете. И вот когда я закрываю дверь за собой и гляжу в такое окно, из соседней части дома в ясный солнечный день выходят семь девиц в платках, кожушках и длинных юбках, знаешь, такое… в талию, цвета голубца, сурика и охры. Очень нарядное. И начинают водить хоровод и стройно петь… да, петь веснянки.

– И ты – одна из них? Они тебя зовут к себе?

– Я хочу прийти, но я парень. Юноша. Вот почему я считаю, что сон попал не в ту голову.

Да. Однажды в марте мы, студенты второго курса, решили устроить на моей даче инсценировку одного фольклорного праздника, который на днях записали. Вышло глуповато, но в ту ночь, рядом с наспех растопленной печью, мы с Элькой первый раз в жизни… Ладно.

Девочка явно прочла в моих глазах что-то неположенное.

– Хайй, у меня ведь отродясь не было этой плевы. И я могу делать там широко и узко по моему желанию. Только пока не очень умею и оттого боюсь сделать больно моему первому мужчине.

– Конечно, не умеешь: ты ведь совсем дитя.

– Хайй, яблоня приносит свой первый плод в три года, а живёт при хорошем уходе столько же, сколько человек при плохом.

Логика у нее была интересная, однако. Поэтому я промолчал и сделал вид, что еще сколько-то недоспал и вообще устал как собака. На самом деле потребность в том, чтобы вытянуть ноги, закрыть глаза и далее по стандартному списку постепенно отмирала, но выказать вид и притвориться пока еще получалось неплохо.

Теперь я думаю: что бы случилось, если бы в те не столь отдалённые времена не строил из себя добродетельного идиота – я, в прошлом такой лихой мэн? И успокаиваю себя тем, что в любой очевидной глупости есть своё плодоносное зерно, а для нее самой – веская причина.

Я убедился в том, что причина имеется, примерно через неделю, когда мои сумрачные друзья приняли тревожное сообщение из северных лесов и призвали меня к обсуждению, кое должно было произойти в одном из «информационных подвалов», расположенных прямо над залами, где я претерпевал свои первичные мучительства. Там были свалены в кучу мебель и экспонаты, что были брошены музейными сотрудниками в запале бегства как совершенно негодные к употреблению и транспортировке.

Тут надо сказать, что в нашем сообществе нет иерархии, во всяком случае – специально установленной: мы расселяемся как хотим, но в общем и целом так, чтобы держать собой одним или, чаще, небольшим братством (иногда говорят «фратрия») некую определенную территорию. С бывшим Третьим Римом легко справлялись Волки вместе с постоянно меняющимися гостями: меня они совершенно явно предназначили к отселению. Связь друг с другом мы поддерживаем лишь время от времени, когда уж очень