– Пабло, я не Википедия и не Книга Вампира. Только если бы Народ зациклился на альтруизме, погибло и рухнуло бы всё.

– Интересно, с чего тогда в этих смертных дурнях так взыграл оптимизм, – пробормотал я себе под нос. – И до какой степени.

– До такой, что некоторые ювелирные лавки открылись заново, – улыбнулась Мари. – Правда, под лозунгом торговли амулетами, но ведь амулеты должны быть красивы?

– Чтобы выдать себя перед церковниками за простую безделушку, – угадал я. – Амбивалентно, черт его дери. Так мы как раз туда идем?

– Именно.

На этих словах она толкнула ржавую створку ворот, еще со времен благоденствия перекрывших ведущую во двор арку, и мы вошли.

Вывеска над заведением принадлежала и в самом деле лавчонке, а не бывшему магазину: нарочито заржавелая и облупленная. Внутри, у небрежно застекленных прилавков, было на удивление много народу – человек десять, считая охранника и продавца. От Марии я понял, что здешние талисманы, по распространенному мнению, оберегают себя сами. Вору лучше с их силой не связываться.

– Мы к мастеру вот с этим, – проговорила моя подружка, достав из сумочки массивную брошь той же варварской работы, что и прочие изделия: черный кабошон внутри толстой платиновой спирали. Охранник, тощий и подвижный молодой человек? немного напомнивший мне меня самого, отворил низкую дверь, и мы оказались в мастерской.

Не знаю, почему меня так удивило, что здешние побрякушки изготовляет женщина – и очень привлекательная. Загорелое лицо в мелких веснушках выглядывало из широко лежащего на плечах платка, будто из рамы, глаза поверх снятых очковых «консервов» сияли как два полированных агата, нос и рот, закрытые до того плотной повязкой, были изящной формы. «По малахиту только что работала, у него пыль ядовитая», – тотчас передала мне Мария.

– Рада видеть вас обоих, – женщина слегка привстала и поклонилась. – Джентльмен хотел посмотреть заказ? Или надумал в подмастерья наняться? Ремесло у меня уникальное и, надо сказать, востребованное.

Что-то слишком часто меня зазывают в ученики, подумал я.

– Рады и мы, дама Асия, – поклонилась Мари. – С заказом мы не торопим, но зайти лишний раз полюбоваться всегда приятно.

– Это карбункул для будущей матери, помню, как же. Самый чудесный пироп, какой мне последнее время попадался, и вороненое серебро. Золото не так хорошо ценится и выглядит вульгарно: работать легко, яркость может забить красоту камня вместо того, чтобы подчеркнуть. И вообще серебро куда сильнее. Вы хотели такой амулет, чтобы можно было носить не снимая, – кольцо или браслет. Был выбран браслет в виде цельного обруча, чтобы не теснил руку. Однако полностью готов лишь камень.

– Но вы его не гранили, надеюсь? – спросила Мария.

– Нет, конечно. Идеальный кабошон, такие были в обычае веков семь назад, а ныне эта мода вернулась. Уловляет солнце и с ним играет, а не дробит огранкой в клочки. Олицетворяет кровь и огонь.

«Для Бет, что ли?» – спросил я Марию.

«Вот именно. Любит она такое. Иоганн в свое время подарил ей гранатовый ювелирный набор, содержащий чуть ли не пятьсот крупных камней, подобранных по оттенкам цвета».

«Ей? Я думал, Ульрике, что была его на шестьдесят лет моложе».

«Прими как сказку. Она – все его женщины сразу».

– А еще мы решили окружить пироп гранатами всех прочих цветов, кроме зеленого, чтобы магия камней не погасилась взаимно, – продолжала мастерица.

– Вот как? Я слыхал, что гранат славится своим многоцветьем. Почти вся радуга.

– Вообще вся, – ответила дама Асия. – Вот послушайте. Красные камни – царственный пироп, знак романтиков альмандин, отдающие розовым и фиолетовым розалит и очень редкий родолит – наделяют силой, помогают добиться любви, победить в бою и достигнуть вершин власти, защищают в путешествии.

Золотисто-желтые и оранжевые – яркий и переливчатый спессартин, скромный, с легкой крыжовенной зеленцой гроссуляр и похожий на него тсаворит, а также гессонит и румянцевит, что издали кажутся почти красными, природа предназначила людям упорным и трудолюбивым; они дарят стремление к переменам и помогают эти перемены осуществить, оживляют разум и ставят заслон унынию и скорби.

Зеленые камни, крупные кристаллы демантоида и мелкие щетки уваровитов, притягивают к владельцу достаток и способствуют началу нового дела. Приносят в семью умиротворение и лад.

Родолит и спессартин могут изменять свой цвет в разное время суток. Это гранаты-оборотни.

Но самые мистические гранаты – редчайший серо-голубой шорломит и черный, почти непрозрачный меланит. Мрачные талисманы колдунов и провидцев, они развивают интуицию и проясняют будущее, связывая владельца с миром усопших. И хотя вы, Мари, отказались от такого камня, я рискнула приготовить маленький, не иссиня-серый, но бледно-голубой лейкогроссуляр. Этот гранат с трудным названием хорош для родильниц – само имя его напоминает о молоке.

– Так, значит, гранаты в самом деле бывают голубыми? – спросил я. – Классики не врали?

– Природные – это как на них посмотреть. Но не так давно люди выучились окрашивать искусственные гранаты оксидом кобальта. Получаются красивые небесно-голубые камни.

«Но в таких не может быть памяти, – сказал я Марии. – Прав я?»

Женщины со значением переглянулись. Неужели обе они умели читать мысли? От Асии не шло никаких сумеречных эманаций. Хотя разве люди и сумры – не от одного корня?

– Не нужно ни показывать нам заготовки, ни смотреть вещицу, что я взяла как оправдание визита, – сказала Мари. – Дама Асия, принесите ту коробку с самыми разными гранатами, в которой я копалась. Лишь бы среди них не было примеси иных камней. И пусть Пабло закроет глаза и выберет среди них свой.

Снова меня взялись натаскивать, подумал я так скрытно, что женщины вроде как ничего не заподозрили. – И обучать. С чего я так поддаюсь девочке, если сама она… А уж лекция была – прямо поэма в прозе. Остряки эти геологи – такие названия придумывать. Лейкозокуляр какой-то…

В этот самый миг явился ларчик – именно такой, как я представил себе из той повестушки. С высокой, шатром, крышкой и россыпью блестяшек внутри.

Потом мне завязали глаза (сразу вспомнился Хельмутов платок из фуляра) и сунули правую руку внутрь.

Самоцветы не излучали, как книги. Это было скорее как оплотненная музыка, ее теплый аромат, может быть, дурман. Или калейдоскоп образов, который я ощущал под рукой – клубки нитей, цепочки искр, что разматывались и уносились вдаль по своим сложным траекториям.

Ощущал – но не проникал внутрь. Они таились от меня, эти камни.

Однако я всё сильней чувствовал, что под моими пальцами нечто переливается, как опал или александрит – изнутри наружу. Переполняет свой сосуд через край и выплескивается. И что уже есть центр этих движений – то, что не излучает, а впитывает.

И когда я нащупал его, я это вынул. Зажал в пальцах – крошечное и жгучее.

Женщины удовлетворенно рассмеялись. Кто-то из них стащил повязку, и перед моими освобожденными глазами, в моей протянутой руке сверкал слиток чистейшей синевы – размером с горошину, но такой яркий, что заполнял собой всю комнату.

– Голубой карбункул, – произнесла Асия с благоговением. – Его цвет меняется и густеет в полутьме, когда его пустота вбирает в себя чужую наполненность. Однако на сей раз он превзошёл самого себя.

Пока отдайте его мне, риттер Пабло. Рисунок для оправы кольца я подберу легко. Белое золото, наверное? Для тёмного серебра или чёрного железа вы слишком молоды.

Я понял из ее слов, что чем более уважаем Сумрачник, тем более простой металл идёт на его ритуальные знаки.

– Так это самодельный камешек? – спросил я Марию, когда мы бодро поспешали домой. – Пересотворённый?