стеклярусом ридикюль, колье-ошейник из ненатурального жемчуга с плоской стекляшкой посередине. И некрасива. Каштановые волосы, распущенные по спине широким опахалом, и ненатурально большие темные глаза – тот утешительный приз, который выдают признанным дурнушкам на день рождения вместо даров фей или там волхвов. Возможно, отыщется тип, что западёт на приплюснутый носик и широкоскулую маску, что у бабы вместо лица, но он, Фрэнк, не из таковских.
Вот подвести тачанку под самый поребрик и небрежно окликнуть – это он может.
– Эй, детка, сколько берёшь за ночь?
А глазки у нее не так уж плохи – ишь как заполыхали во всё личико!
– Кому даром, мистер, а кому и вовсе не по карману.
Ничего себе отбрила. Игра становится интересной…
…Экипаж марки „Паккард-1608“, с большой претензией, их любят все здешние парвеню. Однако для знающих – весьма недурной мотор, выносливый и скоростной. С гончаками не сравнить и большой вес не поднимет, но в остальном достоин своего шофёра. Лаконичный крылатый силуэт, плоское, как бы разломанное посередине лобовое стекло с металлическим средником, роскошные хромированные накладки на радиаторе и обводы круглых фар. Между передним и задним сиденьями – выдвижная перегородка со стеклом. Такие стали модны, когда в город хлынули потоки белых эмигрантов с одним умением – бойко крутить баранку. Бывших воинов отличал взрывчатый темперамент и способность чуть что хвататься за шпалер. По сей причине все безлошадные граждане вооружались кольтами, заточками и полной обоймой экзотических ругательств. Этот юнец – иного замеса. Холоден, нагл и преступно обаятелен. Арийская бестия.
Он открыл дверцу и стал ногой на тротуар.
– А я из каких, по-твоему? Из первых или из вторых? Как ты меня классифицируешь, красотка?
Поняла. Словцо заковыристое, типичная приманка для высоколобых.
– „Красивых девушек здесь нет! К себе одна дойти сумею“.
– Старик Фауст сказал бы на это, что все девицы одинаковы, им только уголок ларца покажи. Да откуда ты взяла, что мы вообще пойдем к тебе?
– Хочешь сказать, что драгоценная шкатулка с наследием предков у тебя в номере?
Мужчина улыбнулся, стараясь, чтобы получилось не совсем злорадно. Этим интелям только хорошую цитату подкинь, а дальше всё покатится как по маслу. Сливочному, высшего сорта.
– Желаешь полюбоваться? Открывай заднюю дверцу и садись.
…Классический уголовный бонтон. Мотор с правым рулём, если станешь переходить на другую сторону, минуя капот, легко сшибить, взяв сразу первую скорость. То же с тыловой частью, где прикреплено запасное колесо. Поэтому пассажирку чётко берут с панели. Но распахнуть перед ней заднюю дверцу не спешат.
Забавно – ручка без кнопки, поворачивается кверху. Крохотная проба на вшивость.
Машина буквально срывается с места: ну, разумеется, железная начинка в ней – далеко не антиквариат. И обтяжка сидений. Хотя – в самом деле натуральная кожа. „Нехилый закос под старину“, как сейчас говорят.
И нехилый закос под любовь, как пел классик. Ах, чего мне бояться и что искать? Потерять и найти – одно и то же.
– Как тебя зовут?
– Тебе не всё равно, детка? Допустим, Фрэнклин Блэк.
– Коллинз. Лунный камень. Понятно.
– Теперь ты. Я так понял, дама кипятком писает от желания представиться.
– Лемюэль.
– Ни фига себе. Это ведь мужское имя.
– Мои предки дружили со Свифтом.
– Настоящее?
– В той же мере, как и твоё. Крупица истины в куче вранья. Можешь звать Лэмми. Лэмми Гуль.
Нет, она в самом деле ничего – такая смачная полукровочка. С примесью вьетнамских или тайских генов. Прямо жаль ее.
– Ты обитаешь далеко за городом, – в это время говорит она.
– Моему худому карману не по душе столичные трущобы.
– Надеюсь, худой не значит тощий?
Умница, так иногда бывает у обезьянок. Бедняк неинтересен, сквозной карман и лёгкие на подъём купюры – самое то.
Девушка достаёт из сумочки овальную коробку – тяжёлую, с рассыпной рисовой пудрой. Начинает охаживать мордочку пуховкой. Самый кошачий рефлекс: погасить волнение. Только кисы умываются, а эта пачкает.
– Судя по времени и скорости, твоё наёмное дворянское гнездо обошлось в полном смысле даром.
Заподозрила неладное? Что ж. О неких особых функциях стеклянных перегородок она не подозревает.
Фрэнки жмёт на грушу рядом с рулём, однако раздается не гудок, а тихий вкрадчивый свист.
Усыпляющий газ.
За окошком Лэмми роняет пудреницу в сумку, сумочку – на сиденье, а сама смирно ложится на пол салона.
…Крошечная девочка в батистовой рубашке и шальварах с визгом бежит навстречу отцовским объятиям.
– Моё сокровище! Моя рани! Моя бегум!
– Со дня ухода мамы Калидэви он редко приходит на женскую половину, а проявлять слишком пылкие чувства не к лицу радже. Был бы это еще сын, как дети других жен, старших, а то всего-навсего дочь. Только зачем ей сравнивать то, что дано, с тем, чего не могло быть? Эта мудрость Учителей дана девочке с рождения. Отец любит, она любит – что может быть больше этого?
Тонкие пальчики обхватывают сильную шею, гладят смуглые щеки и бороду, касаются обруча на чёрных волосах.
– Какой красивый камень посерёдке. Это алмаз? Тот самый?
– Да. Видишь, как сверкает?
– Ночной огонь. Ты мне дашь самую чуточку покрасоваться?
– Пока нет. Мала ты для него. Это мама… мамин.
– Разве это причина?
– Конечно. Вот подрастёшь немного, выдам тебя замуж – получишь Багиру в приданое.
Он поднял девчонку на руки и понёс вверх по ступеням, дивясь, до чего ж она лёгкая. В своем кабинете уложил на диванчик, на всякий случай стянув руки и ноги шнуром от гардины. Липкая лента – штука весьма неделикатная.
Время ей проснуться, однако. Фрэнк достал из ящичка сигару, отрезал кончик небольшой гильотинкой, зажёг и сунул в рот. Уселся в кресло напротив.
Лэмми заморгала, пошевелилась, пытаясь вытащить руки. Открыла глаза.
– Как любезно с моей стороны – внёс в дом, уложил баиньки, да еще запеленал. Верно?
– Вроде бы да. И к чему были такие старания?
– Пустяки. Хотел рассказать тебе одну сказочку.
– Наверное, дикое занудство, если понадобилось меня дурманить и связывать.
– Не скажи. Как тебе – головка ясная? Регалию не желаешь?
– Спасибо, я привыкла к тростниковым пахитоскам.
– Это что еще? Таких давно не делают.
– Так и я давно не курю. Разве что опиум-сырец, по старой памяти.
Фрэнк в душе смеётся: она выдаёт себя, вольно или невольно.
– Тогда слушай. Веке этак в первом до рождества Христова на рудниках Голконды отыскали непонятный камешек: кристаллы любого цвета были тогда не в новинку, но этот был какой-то неправильный. Широкий и плоский, причем, как бывает с минералами искаженной структуры, твёрдый до необычайности. Древние
