— Все.

Аньезе поманила ее к себе пальцем и придала своему лицу таинственное выражение.

— Возможно, синьор Фортунато захочет задать тебе несколько вопросов.

— Мне? — удивилась Саулина.

— Ну конечно тебе, моя малютка. Кому же еще?

— И что же мне делать?

— Ты должна почтительно отвечать, — терпеливо растолковывала Аньезе. — Если потом он пригласит тебя у него задержаться…

— Я ему скажу: нет, спасибо! — решительно перебила ее Саулина.

— Нет-нет, девочка моя.

— Нет? — растерялась сбитая с толку Саулина.

— Конечно, нет! — улыбаясь, но притворяясь строгой, повторила Аньезе. — Если он тебя пригласит, останься с ним.

— А как же вы? — всполошилась Саулина. — А как же я?

— Я не буду беспокоиться, — заверила ее Аньезе, — а тебе ничего не грозит. Я тут тихонечко посижу, отдохну. — Немного помолчав, она прошептала на ухо девочке последний и самый главный совет: — Делай так, как считаешь нужным, будь с ним полюбезнее. Не забывай, что этот человек может многое сделать для тебя. Только он один может помочь тебе найти вора. Только он один поможет тебе найти твое сокровище. Ведь ты этого хочешь?

— Очень хочу, синьора Аньезе, — подтвердила Саулина. — И еще я хочу наконец вернуться домой.

— Ну так не упускай свой шанс! — посоветовала женщина и пригладила ей волосы. — И тогда твои желания сбудутся.

— Я в точности исполню то, что вы велели.

— И скажи ему, что я жду ответа.

С таким напутствием Саулина скрылась в прохладном полумраке парадного. Аньезе со вздохом облегчения опустилась на скамью. Она занималась сводничеством не только из корысти, но и по склонности, испытывая пьянящее извращенное наслаждение при мысли о чужом грехопадении. Ввергая в пучину порока невинное создание, она всякий раз упивалась хмельной радостью, как будто снова и снова удовлетворяла жажду мести. Когда-то она сама стала жертвой разврата, она тоже была уязвлена и страдала, но потом грех стал для нее чем-то вроде дурмана.

Сидя в тени украшенного цветами дома, Аньезе казалась обычной женщиной — спокойной, разумной и состоятельной, отдыхающей на этой тихой живописной улице, вдали от городского шума.

Саулина остановилась на площадке третьего этажа. Дверь, в которую ей было велено постучать, была открыта, за ней виднелась большая, ярко освещенная комната. Изнутри доносился густой и сладкий аромат, напомнивший Саулине запах церковного ладана. У нее даже слегка закружилась голова. Свет слепил ее, и в этом ослепительном свете перед ней начала вырисовываться фигура, в которой было что-то дьявольское.

— Я ищу синьора Фортунато, — заикаясь от страха, пролепетала девочка.

Кто-то энергично постучал в дверь Обрубка из Кандольи. Изувеченный великан обитал в большой, похожей на сарай комнате на первом этаже убогого здания возле Кузнечного моста.

Круглая тележка инвалида прогрохотала по неровному полу.

— Если ты не тот, кого я жду, — прорычал он, подталкивая могучими руками свое удивительное средство передвижения, — значит, тебе надоело твое здоровье!

Дверь рывком распахнулась, и перед хозяином с широкой улыбкой и приветливо протянутой рукой предстал Гульельмо Галлароли, прозванный Рибальдо.

— Неужели это ты? — воскликнул Обрубок, пожимая руку гостю. — Заходи.

Перед тем как превратиться в Обрубка из Кандольи, Алессандро Казираги был грузчиком с контрады Лагетто. Природа наделила его силой Геркулеса, железным здоровьем и неотразимым обаянием, безотказно действовавшим и на мужчин, и на женщин, слетавшихся к нему как мухи на мед.

Грузчики — или, по-местному, тенчиты — с Лагетто вообще пользовались славой несокрушимо здоровых и крепких мужчин, выживших в результате безжалостного естественного отбора и не подвластных никаким недугам.

Страшная эпидемия чумы, опустошившая город в 1630 году, почти не затронула тенчитов. Они приписали это чудо заступничеству Богородицы и, когда бедствие миновало, наняли нескольких художников для написания большой фрески. Так на стене одного из зданий контрады Лагетто появилось изображение Пречистой с коленопреклоненными перед ней святыми Карлом и Себастьяном.

Фреску закрыли деревянными ставнями от непогоды и посягательств вандалов, но каждый год в день Успения Богородицы ее открывали, и эта честь всегда выпадала ему, Алессандро Казираги, самому сильному грузчику с Лагетто.

Начинался грандиозный и живописный народный праздник с торжественным молебном, крестным ходом, песнями и плясками, гирляндами бумажных цветов и венецианскими фонариками. Голытьба с Лагетто, разодетая в праздничные наряды, веселилась до утра, радуясь своему здоровью и силе.

В местных остериях курили, пили вино, угощались сочными, сладкими арбузами и душистыми дынями. В этот день можно было забыть об усталости, на краткий миг избавиться от страха за завтрашний день и наслаждаться радостями дня сегодняшнего: мужчины пили и развлекались с проститутками, дети объедались фруктами, женщины могли передохнуть от ежедневных трудов и еженощного насилия, которому их подвергали мужчины, называя это любовью.

Алессандро Казираги родился как раз в день Успения Богородицы. В свой двадцатый день рождения он, как всегда, открыл ставни, защищавшие Мадонну, получил причастие в церкви Святого Стефана, а затем ударился в загул. Вечером он во главе целой компании друзей отправился в один из борделей Боттонуто, а утром прямо из постели одной из жриц продажной любви (правда, его она обслуживала бесплатно) вернулся к разгрузке барж на пристани Лагетто.

Прошло совсем немного времени, и он заметил у себя признаки нехорошей болезни, о которой знакомые ему люди говорили шепотом. Это был страшный и позорный недуг, божье наказание за невоздержанность. Лечение (если оно вообще помогало) стоило очень дорого и продолжалось несколько месяцев, а тем временем хворь буквально высасывала из больного жизненные соки.

Первым делом Алессандро Казираги хотел расправиться с той шлюхой, которая вместе с любовными утехами подарила ему адские муки, но вовремя понял, что этим делу не поможешь, и выбрал более разумный путь. Он обратился к одному знающему врачевание аптекарю из Боттонуто.

Лечение оказалось не только долгим, но и страшно дорогим. Лучший грузчик с Лагетто был вынужден по-тратить все свои сбережения, но все равно ни за что не смог бы расплатиться с аптекарем, если бы не помощь Рибальдо.

Рибальдо и Алессандро, вместе боровшиеся против несправедливости еще во времена австрийского владычества, теперь объединили усилия против гонений и злоупотреблений со стороны французов. Их связывала крепкая дружба, они всегда понимали друг друга с полуслова.

Алессандро Казираги оправился от болезни, чему в немалой степени способствовало его природное здоровье. Он тотчас же вернулся на работу, хотя заметил, что стал уже не таким, как прежде. Что-то с ним творилось неладное. Длительное бездействие и изнурительное лечение ослабили его силы, а напряжение, в котором он пребывал, гнев и страх подорвали дух. Но Алессандро решил доказать, что ничего не изменилось и ему по-прежнему нет равных.

С привычным криком «Раз-два, взяли!» тенчиты тянули по сходням толстые канаты. Их мускулы вздувались буграми, выступившие жилы едва не лопались от напряжения. Алессандро заметил, что глыба мрамора, которую они волокли, опасно накренилась на сходнях, потому что один из канатов лопнул. Но