пленных сегодня будет явно минимум.
Я поворачиваюсь к своим офицерам, именно сейчас, в этом бою эти люди стали мне своими, и, кажется, это будет самый лучший день моей жизни. Именно сейчас я ощутил то единство, которое и называется боевым братством. Как жаль что в тот самый момент когда я обрел это ощущение единства, я должен буду его снова потерять. Ибо, дальнейший мой путь не с ними, а в далекий и таинственный для меня Санкт-Петербург тысяча девятьсот четвертого года. Но Одинцов прав, эту работу лучше всех смогу сделать только я и никто другой. Но хватит об этом, а сейчас… я беру в руку микрофон громкой связи. — Товарищи офицеры и матросы, говорит командир. Мы победили, японская эскадра полностью уничтожена! Благодарю всех за отличную боевую работу! Ура! Ура! Ура! — минуту по боевым постам и переходам перекатывается восторженный рев. Ведь большая часть команды не видела того, что творилось наверху. Они слышали команды обращенные только к ним и видели показания приборов. Не более двух десятков человек, подобно мне наблюдали сражение во всей красе. А посему… В рубку заходит мой замполит, стряхивая со штормовки водяные брызги, в руках у него цифровая полупрофессиональная видеокамера. Так сказать сохранили момент для истории. Потом я узнал, то, что по распоряжению Карпенко, с 'Трибуца' тоже велась съемка, аж двумя камерами, с левого крыла мостика, и на корме из под вертолетной площадки. Именно со стоп кадров этой камеры художник Верещагин и напишет свою знаменитую картину — Атака 'Быстрого'.
14 марта 1904 года 08–35 по местному времени.
Окрестности Порт-Артура, 25 миль юго-восточнее Ляотешаня.
Боевая рубка БПК 'Адмирал Трибуц'
Капитан первого ранга Карпенко Сергей Сергеевич
Ну вот и все! Мы целых две недели готовились к этому моменту, и вот он настал. Сейчас мы, распахнув пинком дверь, начнем творить историю, начисто стирая старый ее вариант. Я сам не заметил, как сдвинул фуражку на затылок, не до этого истекают последние секунды Старой Истории. Пока наше вмешательство было минимальным, вспомогательный крейсер, канонерка, и старый бронепалубник почти ничего не решают на весах истории, как мало что решают несколько захваченных или потопленных пароходов с военными грузами. Для Японии это неприятно, но терпимо. Сейчас же мы замахнулись серпом на самое дорогое что есть у Японской империи, ее Первую боевую эскадру. Это после разговоров с Одинцовым у меня прорезался этакий стратегический взгляд, возможность оценивать далекие последствия принимаемых решений.
Через остекление рубки мне хорошо видны обе орудийные башни, их стволы чутко сопровождают свою цель. Вот Трибуц пересекает некоторую невидимую черту, и они начинают молотить, выбрасывая на траекторию снаряд за снарядом. На первом этапе операции 'Трибуц' только ассистент при 'Быстром'. Он двигается в нашем кильватере и его артиллерия обладает значительно большим могуществом чем наши сто миллиметровки. Наблюдая гибель сначала 'Иосино', потом 'Такасаго' я все мучился сомнением, а не слишком ли толстый слой шоколада в нашем сникерсе? Особенно впечатляла гибель 'Такасаго' который сгорел как спичка подобно 'Худу'. Но в бою уже поздно менять планы, да и видно как командир 'Быстрого' оперативно дробит стрельбу по уже пораженным целям и переносит их на следующие. Значит значительного перерасхода боеприпасов быть не должно. К тому же адмирал того повел себя совершенно предсказуемо, последовательно повернув влево, в сторону открытого моря. Ну значит о нем можно пока не беспокоиться — никуда он не денется с подводной лодки. Когда 'Быстрый' расправлялся с 'Читосе', моя БЧ- 3, под шумок, засадила 'Шквал' по 'Якумо'. И тут взбесился 'Касаги', то есть конечно взбесился не крейсер, а контр-адмирал Дэва, который уже остался без своего отряда, но для стороннего наблюдателя все это выглядело весьма странно… Маленький начал закладывать левую циркуляцию, стремясь сблизиться хоть с кем-нибудь из нас на контр-курсах в ближнем бою. А на один борт у него могут бить две восьми дюймовки и три сто двадцати миллиметровки. И тут уже нам есть шанс схлопотать свое золотое попадание. Я уже было хотел потратить на этого бузотера один 'Шквал'. Это примерно то же что стрелять по оленю из гаубицы. Но 'Быстрый' не подвел. Он буквально загнал этот 'Касаги' под воду двумя очередями своих орудий. А мы тем временем взяли на мушку и пристрелили 'Асаму'. Честное слово, пока я глазел, как 'Быстрый' разбирается с 'Касаги', как то успел утонуть 'Якумо'. Мой ком БЧ-3, кап три Шурыгин, который не глазел по сторонам, командовал торпедной атакой, потом мне сказал, что у 'Якумо' 'Шквал' рванул ровно под котлами, отчего тот разломился пополам и затонул как топор. Да и на камере, которой снимал Одинцов, весь процесс по хронометражу занял секунд тридцать, не больше. Угу, зато процесс погружения 'Асамы', с оторванной кормой, строго вертикально носом вверх, я наблюдал воочию и с превеликим удовольствием. А наш Трибуц уже закладывал правую циркуляцию, становясь к японской броненосной эскадре левым бортом. А она, милая, вытянулась в нитку и форсируя машины пытается выскочить из мышеловки. Наверняка механики уж и котлы заклепали? Ну что же, господа японцы, чем дальше в лес, тем злее партизаны. Вот мой командир БЧ-3 уже откинулся от пульта, а раз так, значит, все введено в БИУС и что-то менять, это только портить Успеваю повернуть голову и увидеть как, подобно пингвинам с айсберга, ныряют в воду тяжеленные 'Шквалы'. Все, ставки сделаны, рулетка крутится.
14 марта 1904 года 08–35 по местному времени.
Окрестности Порт-Артура, Золотая гора
Наблюдательный пункт Первой Тихоокеанской эскадры.
Лейтенант Соболевский приник к окулярам цейссовского бинокля. Артиллерийские офицеры с поврежденных двадцать шестого января кораблей согласно графику дежурили на наблюдательном пункте флота. Сегодняшняя команда из офицера и трех матросов сигнальщиков была с броненосца 'Цесаревич' Этой ночью японские брандеры опять попытались заградить проход на внутренний рейд, и, очевидно, идущий сейчас к берегу японский флот прибыл проверить результат ночной попытки. Навряд ли Того полезет под снаряды Электрического утеса, — думал лейтенант, вглядываясь в японские броненосцы, похожие на огромные угольные утюги. Сегодня к Порт-Артуру пришла вся эта проклятая Первая Боевая эскадра, шесть эскадренных броненосцев, два броненосных и четыре бронепалубных крейсера. Лейтенант переводил бинокль с одного японского корабля на другой, ничего особенного. Остался самый последний из бронепалубных крейсеров, и тоже ничего необычного.
Лейтенант опустил бинокль, — Так можно смотреть на японский флот хоть час подряд, но так ничего нового и не увидеть… — подумал он с раздражением, — Проход япошкам загородить не удалось, русская эскадра выходит на внешний рейд. Вот пришел Того, а дальше все будет как в предыдущие его визиты, ляжет в дрейф за пределами дальнобойности береговых батарей, пару часов нервы потрепет и уберется восвояси. Электрический Утес уже давно научил японцев не совершать необдуманных поступков. И сегодня тоже все будет как обычно…
— Ваше благородие, — прервал его размышления голос сигнальщика, — а что это там такое, вроде бы следы как от кораблей, а кораблей то и нет…
— Где, Акимушкин? — лейтенант осмотрел горизонт, — Ничего не вижу…
— Да вон же, ваше благородие, — матрос показал пальцем, — прямо за крайним японцем и чуть левее, у самого горизонту…
Соболевский поднял к глазам бинокль, — Ну и глаза у тебя Акимушкин, прямо как телескопы. Там же больше восемнадцати миль будет. Действительно, кильватерные следы есть, а больше ничего, ни дымов, ни кораблей… Да нет, мелькает что-то, только не разберу… И скорость у них побольше двадцати узлов… — лейтенант еще пытался разглядеть смазанные силуэты в мелькании теней и бликов, как там, посреди этого хаоса часто-часто засверкали яркие вспышки, сливаясь в четыре пульсирующих огня. И тут, как-то в одночасье, может бинокль сам навелся на резкость, но из путаницы пятен и бликов прорезались два низких острых силуэта крейсеров. Лейтенанту казалось, они просто летят над волнами. А вспышки могли быть орудийными выстрелами, но пушка не может стрелять с такой скоростью, лейтенанту не приходило в голову ничего, кроме картечницы Нордфельда увеличенной, к примеру, до калибра сто двадцати миллиметровой пушки. Совершеннейшая глупость… он отгонял еще от себя этот, совершенно кошмарный образ, как вдруг Акимушкин закричал, — Концевой япошка под обстрелом!
Соболевский успел вскинуть бинокль и увидеть, как вокруг японца встает стена водяных столбов, судя по силе взрывов, снаряды были не меньше чем восьмидюймовые. Были и прямые попадания, за японцем
