рабочими, служащими этих портов. Ты стал бы настоящим моряком, который знает, когда дует попутный ветер, а когда — встречный, радуется попутному ветру и набирается терпения при ветре встречном. Ты научился бы не только терпению, но и выдержке в момент опасности. Ты окунулся бы в этот удивительный, волшебный мир, в котором обитают четвероногие и двуногие звери, мир, полный неожиданностей и опасностей. В море страшны не штормы, в борьбе с ними испытываешь особое наслаждение. Страшны бури житейские, интриги, подлость, трусость, клевета, распутство: они могут сломить человека. Но ты с присущей тебе смелостью, энергией, готовностью к преодолению трудностей, к схватке с соперником научишься грудью встречать любые бури и побеждать их. Чтобы чувствовать себя хозяином моря, нужно обладать, во-первых, мужеством и, во-вторых, сноровкой. Развивай в себе эти качества, набирайся опыта в труде и в бою. Добивайся привязанности или повиновения тех, кто будет плести интриги против тебя, пытаться нанести тебе удар в спину, развалить твою работу. Не запятнай своей чести. Учись уверенности в собственных силах без самообольщения, гордости без бахвальства, скромной жизни без привилегий. Иди вперед, когда отступают другие, относись к жизни философски, помни, как всегда помню об этом я: всем суждено когда-нибудь испить горькую чашу смерти. Все мы смертны, но никому не ведомо, когда придет его последний час. Ты можешь избежать великой опасности, спастись во время самого неистового шторма, самой безобразной драки — и погибнуть из-за пустяка. Смерть — это высшая справедливость, когда она приходит в положенный час. Не торопи ее, но в минуту опасности не прячься за спинами других, взгляни ей прямо в глаза. Ищи защиты у моря, оно не даст в обиду своих мужественных сынов. Будь стойким, благородным, не криви душой. Делай добро тем, кто этого стоит, с недостойными поступай, как они того заслуживают. Руководствуйся не моралью неба или преисподней, а кодексом истинного моряка. Я имею в виду таких моряков, которые, избрав себе эту профессию, относятся к ней со всей серьезностью и уважением, такие люди не опозорят себя ни в море, ни на суше. — Закурив сигарету, он добавил: — Тому, кто не знает своей страны, не дано понять другие страны мира; тому, кто не познал родное море, не покорить чужих морей. Тому, кто не изучил свою гавань, не разобраться в других портах мира… Поэтому я хотел, чтобы ты начинал с нуля и, делая свои первые шаги, помнил, что море начинается с берега, с гавани — первой морской школы. В ней учился я, должен ее пройти и ты. Когда ты поднимешься на борт корабля, ты уже будешь знать пристань, с которой он отчалил, и пристань, к которой он причалит. Так ты постепенно овладеешь профессией моряка, пройдя от самой низшей ее ступени до высшей, и в нужный момент не растеряешься, уверенно встретишь любые трудности.

Отец умолк, и я подумал, что он закончил. Неожиданно он спросил:

— Ты куришь, не так ли?

Я действительно курил, но тайком, из уважения к нему и не желая расстраивать его, но сейчас под его пристальным взглядом признался:

— Да, курю.

Он сказал:

— Хорошо! Но курить тайком не в обычаях моряков. Не оправдывайся тем, что стесняешься это делать потому, что тебе мало лет. Если ты считаешь курение зазорным, значит, не кури — ни тайком, ни открыто. А если это не так, то к чему этот стыд? Моряк, действующий тайком, — не моряк. Это не означает, что нужно быть беззастенчивым человеком, просто не следует заниматься тем, чего стыдишься. Я в твоем возрасте был заправским портовиком и не чурался тех удовольствий, которым предаются все моряки, — курил, пил вино, любил женщин. Все это естественно. Однако я никогда не был их рабом, не погряз ни в пьянстве, ни в разврате. Испробуй все… Моряк должен пройти через это. Но, возмужав, он обязан воспользоваться накопленным опытом, чтобы не скатиться на дно.

Для отца это была непривычно длинная речь. Он говорил с почти пугающей серьезностью и вместе с тем достаточно спокойно о проблеме, которую считал до такой степени важной, что забыл о присущем ему лаконизме. Он рассказывал о собственном опыте, чтобы дать мне советы на будущее. Я слушал его затаив дыхание, впитывая каждое его слово. Он делился со мной тем, что копилось в его душе десятилетиями.

Спустя много лет я буду вспоминать эти слова с болью в сердце и слезами на глазах. Отец учил меня законам моря. Оставляя мне свое напутствие, он просил тогда, чтобы я свято помнил последний отцовский наказ. Пролетела быстротечная юность, прошла пора возмужания, и я стал мужчиной и моряком, познал смысл истин, которые отец в тот день открывал мне. С тех пор мы никогда не возвращались к этому разговору. Отец часто отлучался из дома, был очень занят, а семейные заботы, которых становилось все больше, отнимали у него слишком много времени. Но не только семейными делами была занята его голова. Положение его товарищей, моряков, их трудности глубоко волновали отца. Он взвалил на свои плечи все их тяготы, словно его назначили начальником порта или капитаном единственного корабля, командой которого были все моряки Искандеруна.

Чтобы быть поближе к морякам, делить все их радости и печали, отец перевез нас из квартала ар- Рушдийя, где мы поначалу поселились, в квартал моряков на западе города. Там он построил деревянный двухкомнатный дом, разбил перед ним сад, в доме были отдельные кухня и туалет, давнишняя мечта матери.

Экономический кризис начала 30-х годов не миновал и нас. Для железнодорожников и рабочих порта он обернулся катастрофой. Остановились экспортно-импортные операции, и горы мешков с зерном и тюков хлопка завалили порт и прилегающие улицы. Дождь и жара сделали свое дело, превратив их в кучу зловонной гнили. Расставаться с этим полусгнившим добром хозяева не спешили, а отдать голодным не хотели.

Портовые склады увольняли своих рабочих, и гавань выглядела совсем заброшенной: у опустевших причалов не стояло ни одного суденышка, грузить и выгружать было нечего. Десятки рабочих, а спустя некоторое время сотни и тысячи приходили в порт, где еще недавно работали полный день, предлагая свои услуги за гроши, и уходили ни с чем, разбредясь по дорогам и устраиваясь на ночлег на прибрежном песке. Не нашлось ни одного хозяина, который бы нанял их хотя бы за кусок хлеба.

Разразившийся кризис ударил по нашему кварталу сильнее, чем по другим, потому что это был квартал бедняков, рабочих и моряков. Доведенные до отчаяния жители квартала продали все, что могли, а мужчины занялись рыбалкой. Они обращались к французским властям с заявлениями и прошениями, устраивали демонстрации, участвовали в стычках с полицией, но их положение от этого не улучшилось. Капиталистическая Европа экспортировала собственный кризис в свои колонии, и нам ничего не оставалось, как умирать голодной смертью. В то время как колонизаторы набивали свои утробы, мы молились о куске лепешки, а тонны зерна гнили от непогоды.

Мой отец, взбудораженный событиями последних дней, находился во взвинченном состоянии. Он больше никуда не уезжал. Судно стояло в гавани на мертвых якорях, работы не было, а я стал безработным еще раньше. Наш дом опустел, мы делились друг с другом последним куском хлеба, экономили на чем могли, туже затягивали пояс. Спасения было ждать неоткуда: кризис свирепствовал во всю силу.

Что нам оставалось делать? Отец не выходил из дома, не желая унижаться и обивать пороги контор в поисках работы. Он переживал трудности молча и с достоинством. Не повышал на нас голоса. Не искал отдушины для переполнявшего его гнева. Он сохранял самообладание, не склонял головы перед нагрянувшей бедой. Когда моряки приходили к нему, он делился с ними последним. Когда они устраивали демонстрации, он шел в первых рядах, добивался встреч с губернатором или наместником, обходил хозяев портовых складов, просил помощи для особенно нуждавшихся семей.

Все чаще я видел его погруженным в свои невеселые думы. Мне казалось, что он растерян, не знает, что еще можно предпринять. Он мучился оттого, что не понимал, кто виноват в этой катастрофе. Общественное сознание в то время было еще на низком уровне. Профессиональные и жйзненные требования никак не связывались с требованиями политическими. Мы страстно ненавидели колонизаторов и богачей и мечтали о возмездии, но кто конкретный враг, кому надо мстить за наши страдания — этого мы не понимали. Не знали мы и кто виновен в кризисе. Портовые рабочие бросали упрек заморской стране, которая приостановила импорт потому, что зерна, хлопка и других товаров у нее в избытке и ей проще выбросить все в море или сжечь в печах. Губернатор же сваливал ответственность за кризис на потусторонние силы. «Вы неверующие, — говорил он делегации от демонстрантов, — за то и наказаны… Аллах разгневался на вас за ваши прегрешения». Когда его спрашивали: «А что делают власти?», он отвечал: «Ждем, когда возобновится судоходство на море. Разве вы не видите, в каком состоянии