У Тани было странное чувство: с одной стороны, новая отдельная квартира — это, конечно, замечательно, волшебно и прекрасно. Не будет грохота кастрюль по утрам и перекошенной физиономии соседки. Да что говорить — у них с сестрой появится своя, отдельная комната. И у бабули тоже. У мамы с папой — отдельная спальня. А еще своя кухня и своя ванная. Но… Со следующего учебного года придется переходить в девятый класс в новую школу, а это означает разлуку с Веркой и Лялькой, разлуку со школой и любимым двором, разлуку с Павликом Бурляевым, между прочим. И все это казалось Тане катастрофой.

Смотреть квартиру поехали в воскресенье, сразу после завтрака. Бабуля тоже, похоже, грустила — смотрела в окно и тяжело вздыхала. Наконец въехали в новый район: бескрайние поля, лес на пригорке, вразбивку несколько новых домов.

– Выселки, — буркнула бабуля, вылезая из машины. — Край земли.

– Деревня какая-то, — поддакнула Таня. — Поля и просторы. Никакой цивилизации.

Мама разозлилась:

– Метро, между прочим, уже есть. До центра — двадцать минут. Да, магазинов еще нет. Но к осени откроют двухэтажный универсам. Школа и сад — построены. Под окном — березовая роща. Рядом — Ленинские горы. И скоро этот район будет самым популярным — ведь здесь сплошная интеллигенция, никаких заводов и фабрик. Воздух чудесный — роза ветров. И вообще вы нахалки, — заключила расстроенная мама.

Но когда поднялись в квартиру, у Тани замерло сердце. Боже, какая красота! Кухня — новая, из светлого пластика. На полу — квадратики цветной плитки. На окнах кружевные, легкие занавески. Унитаз и раковина — розового цвета! В «детской», как назвала эту комнату мама, две красные кушетки, обои с гномиками, красные шторы и замечательная трехцветная люстра — с синим, красным и желтым плафонами. На стенах — картинки: девочки в шляпках с зонтиками и собачками. Письменный стол у окна. Свой, личный платяной шкаф. В родительской спальне — гарнитур орехового цвета, голубые шелковые шторы. И комната бабули — стол, кровать, шкаф, телевизор.

Все ходили по квартире молча — слишком велико было волнение. Бабушка трогала руками обои и шторы, гладила новую плиту, белоснежную и блестящую. Женечка носилась по квартире, скользила на гладком полу с только что высохшим лаком.

Мама стояла в коридоре и улыбалась, довольная произведенным впечатлением.

– А еще — два балкона, — загадочно сказала она.

Все бросились на лоджию и — замерли. Почти под окном, в пяти или меньше минутах ходьбы, белела и зеленела густая березовая роща.

– А по ночам здесь поют соловьи, — добавила мама.

– Ну и когда мы переедем? — вздохнула Таня.

– Недели через две. — Мама обняла ее. — Ты как раз закончишь четверть, а мы будем потихоньку собирать вещи. Только вот ни дачу, ни море мы в этом году не потянем, так что придется провести каникулы дома. Гулять в роще, например. А что, ничем не хуже дачи!

– Лучше! — подхватила бабуля, которая терпеть не могла съемные дачи, с вечными неудобствами, одергиванием хозяев. «В гостях, но за свои деньги», — говорила она.

Домой ехали молча, под впечатлением. Таня подумала, что неплохо провести каникулы в городе. «Буду ездить в старый двор, — решила она. — Хотя все наверняка разъедутся кто куда». Почему-то ей захотелось расплакаться. Она хлюпнула носом и отвернулась к окну.

– Без сырости! — сказала мама.

– Оставь ее, — ответила бабуля.

Зина делала большую уборку, «генералила», как она говорила.

Тяжело дыша и кряхтя, наклонившись, по-деревенски подоткнув подол платья, она тряпкой мыла пол.

– Возьми швабру, — посоветовала Верка. — Чего корячиться?

– Не, — ответила Зина. — Шваброй в углы не залезешь.

– Подумайте только! — покачала головой Верка и пошла в свою комнату.

Она включила магнитофон, села в кресло, ноги положила на стул, откусила яблоко, закрыла глаза и принялась в такт музыке покачивать головой. Потом ей захотелось чаю, и она пошла на кухню. За кухонным столом сидела Зина.

– Устала? — спросила Верка. — Еще бы, на карачках по углам шарить.

– Плохо мне, Верунь! — тихо ответила Зина. — Голова кружится и тошнит сильно.

Верка с размаху плюхнулась на стул.

– А ты не беременная часом, душенька моя?

Зина кивнула и расплакалась.

Верка подошла к ней и обняла за голову.

– Ну ладно, Зин, не реви. Все в жизни бывает. А папаша-то знает?

Зина разрыдалась еще пуще и замотала головой.

– Ну, значит, надо поставить в известность, — рассудительно сказала Верка, гладя Зину по голове.

Зина зажала рот рукой и бросилась в туалет.

Верка подошла к окну и дернула раму. Окно распахнулось, и свежий воздух ворвался в квартиру. «Совсем тепло, — подумала она. — Как здорово, скоро лето, и мы поедем с Гарри на море. В Сочи, наверно, в дом отдыха «Актер». А там всегда такой класс! Такие люди и так весело! Гарри, конечно, закрутит легкий романец с какой-нибудь красоткой и будет пропадать по ночам, да и бог с ним! Это только на руку, потому что это означает полную свободу! А что может быть лучше свободы на теплом море?»

Зина, умывшись, вышла из ванной, лицо у нее было красное и опухшее. Верка налила в чашку чаю и поставила перед ней.

– Пей! И сахару положи. А может, поешь?

Зина замотала головой.

– Ну, так что, папашу будем вводить в курс дела? Вроде бы пора. — Верка была настроена решительно.

Зина глотнула чаю и разревелась пуще прежнего.

– Думаешь, в отказку пойдет? — задумчиво проговорила Верка. — Ну ничего, не боись. Управу на этого деятеля найдем! Отец поможет!

Зина смотрела на Верку во все глаза, и у нее тряслись руки.

– Кто он, принц твоих тайных грез? Водопроводчик Василий из ЖЭКа? Или электрик Виталик? А может, дворник Равиль? Кто, говори! Кому будем бить морду и требовать алименты? Ну чего молчишь, Зинаида? Помнишь хоть, как его зовут?

– Помню, — сказала Зина. И тихо, почти прошептала: — Гарри Борисович.

У Верки из рук выпала чашка, и она опустилась на стул.

У Ляльки была большая радость, даже почти счастье — отец пообещал взять ее с собой в отпуск. В этом году решили ехать в Эстонию, на какой-то почти дикий остров: сосны, белый песок, море, грибы и ягоды в избытке, рыбалка на угрей. Жить, разумеется, будут в палатках. Компания — четыре семьи, ну или почти семьи. Дядя Лео, Леонид Константинович, еще школьный друг отца, — старый холостяк. С подружкой, разумеется. И еще один приятель — Гриша по кличке Котовский. Естественно, по причине абсолютного, тотального отсутствия какой-либо растительности на голове. Разведен Гриша был давно и бессистемно проживал с разными женщинами. Кого он возьмет с собой в Эстонию, пока оставалось загадкой. Кажется, об этом точно не знал и сам Гриша. Но вариантов — предостаточно, так что особенно он не заморачивался. И школьный друг отца Митя, врач-травматолог, так что, шутил отец, за свои жизни можно не опасаться. У Мити была жена Поля — маленькая, худенькая, как подросток. Митя называл ее «крошка». А Поля, между прочим, была завотделением гинекологии в центральной больнице. Когда Лялька смотрела на молчаливую и спокойную Полю, то всегда думала о матери и еще — о том, как не повезло ее отцу. А пока отец с Лялькой готовили палатки, собирали посуду и утварь. Отец бегал по всей Москве и скупал консервы и крупы.

Мать, естественно, устраивала скандалы, пыталась Ляльку не отпустить, кричала отцу, что он везет