ляжет в композицию. Или ничего, посмеемся? Он, кстати, не звонил?
Сработал городской телефон.
– Подожди, не отключайся. – Максимов положил сотовый на стол и снял трубку.
– Командир, ты знаешь, что у тебя сотовый занят? – глуховато вопросил Вернер.
– Я в курсе. Докладывай.
– Задание выполняется, – доложился Вернер, – наводим мосты. Требую увеличения расходных. Во- первых, я нежелезный, а во-вторых, с целью установления доверительных отношений с будущей жертвой мы зашли в магазин женской одежды, где она сейчас подбирает очаровательную маечку за тридцать условных единиц, а я уныло топчусь в предбаннике и мучительно гадаю, на что куплю завтра хлебушка. Продвигаемся в сторону ее дома. На пути обязательно возникнет магазин «Сексуальные запчасти» – здесь нет другой дороги. Не зайти невозможно.
– У тебя что-то отвалилось? – удивился Максимов.
– Эх, командир, – вздохнул Вернер, – все бы тебе глумиться. А о деле ты подумал? Как отвлечь от горя клиентку? Маечка – это мило, но для закрепления…
– Так расскажи ей историю возникновения вибратора. Дешевле будет.
– А я ее знаю?
– Мельничихи присаживались на вибрирующие рукоятки мукомольных машин. А изобретатели бессовестно подглядывали.
– Здорово, – обрадовался Вернер. – Расскажу. Лохматов, кстати, не звонил? Как у нас насчет алкоголика, который донимает Алису?
– Лохматов на связи, – вспомнил Максимов. – Имеет для тебя важное сообщение. Соединяю.
Задумчиво уставился на две телефонные трубки. Приложил их одну к другой. Потом передумал – сложил валетом, опять задумался. Вконец запутавшись, утвердил в первоначальное положение, пристроил на стол и громко сказал:
– Общайтесь. У вас тридцать секунд.
Закурив, меланхолично уставился в окно. Через полминуты в стационарной трубке образовались гудки, а в сотовой озадаченно запыхтел Лохматов.
– Послушайте, Константин Андреевич, что за связь такая? Вернер на Чукотке?
– Это связь усилием мысли, Олежка. Быстро диктуй свои координаты, я подъеду.
Не успели оглянуться – час промчался.
Первым у П-образного кирпичного дома объявился некто Эдик – печально-неряшливый тип, которому давно бы пора постричься. Пешком отмахал полгорода, бедняжка. Есть такая порода людей – экономят на транспорте, чтобы купить лишнее пиво. Опустился этот парень ниже некуда – мятый плащ, щетина с добрый подшерсток. У таких экземпляров ближние всегда виноваты (женщины, начальники), покопаться в себе как-то храбрости не хватает – зачем? Самым вопиющим в экстерьере Эдика были выпуклые очки на перетянутой скотчем дужке – свидетельство скверного зрения и интеллигентного прошлого.
Повертев лохматой головой, Эдик доковылял до лавочки в углу двора – место привычное, как у киномана в зрительном зале, – выудил из куцего плащишки бутылку вонючего, принципиально не пригодного к употреблению пива и открыл о край урны. Сел на лавочку, приготовился к молчаливой серенаде.
Появление Вернера с Алисой вызвало эффект разорвавшегося снаряда. Горлышко, не дойдя до рта, застыло. Ни хрена себе серенада… Эдик открыл рот и буквально позеленел. Предупрежденный Вернер заблаговременно снял руку с девичьей талии, но вряд ли сей пустяк обманул Эдика. Иного варианта, к сожалению, не было. Водить Алису кругами, ожидая, пока этот кадр уберется, было бесчеловечно. Эдик напрягся.
– Будь готов, – предупредил Максимов Лохматова. – Если покусится, бежим наперерез и косим под ментов. Не фиг пьяным болтаться по общественным местам.
– Всегда готов, Константин Андреевич, – козырнул Олежка. – Но сдается мне, у этого задохлика кишка тонка. Не попрет он на Вернера. Спорим?
Заключить пари не успели. Эдик начал подниматься, но внезапно обмяк, как-то съежился и плюхнулся обратно. Залпом выпил полбутылки, закурил. Опустил голову.
– Вот и умница, – сопроводил Максимов. – Так и будь.
Вернер первым вошел в подъезд. Алиса боязливо покосилась на Эдика и шмыгнула туда же. Эдик начал растекаться по лавочке.
Пять минут спустя Вернер доложил, что Рубикон перейден и дверь со стуком затворилась. Ситуация под контролем. Исключая початую бутылку питерского вермута «Монтельяно» – в квартире ничего тревожного.
– Хорошенько запритесь, – посоветовал Максимов. – Обязательно проверь лоджию, шкафы, окна. Никому не открывать. Не хочу сообщать тебе неприятное известие, Саня, но, боюсь, эту ночь тебе придется провести в компании клиентки.
– Я напрягусь, – мужественно пообещал Вернер. – Надо, – значит, надо. Верь в меня, командир.
– Извини, Саня, и весь последующий день.
– Это суровое испытание, командир, согласен, – тяжело вздохнул подчиненный. – Но разве мы когда- нибудь пасовали перед трудностями? Передавай привет моим родным и близким. Скажи, что я их искренне любил.
Страстно хотелось домой. Поболтать с Маринкой, кинуться к Маше. Прогуляться по «мистической» подворотне – интересно, какие там сегодня сюрпризы? Но сидели не ропща. Олежка, правда, попытался заикнуться про сверхурочные, но быстро понял, что подобные разговоры в пользу бедных. Окончательно стемнело. Тень, сидящая на лавочке, внезапно поднялась и начала топтаться посреди двора.
– Уходит, – облегченно прошептал Олежка.
Как бы не так. Что творилось у Эдика в голове, не знал никто, – возможно, и сам Эдик тоже. Затоптав окурок, грузно покачиваясь, он направился к дому.
– По аллейке пойдет, – предположил Лохматов.
Но и эта догадка оказалась неверной. Какой-то шаркающей, приседающей иноходью Эдик дотащился до дома и без остановок взобрался на крыльцо. А вот это уже интересно. Олежка тяжело задышал и изготовился к рывку. Эдик потянул дверь – заскрипело, как в старых мельничных жерновах. Горе-любовник покачивался, не решаясь войти. В итоге вошел, и дверь с визгом забилась в петлях.
– Испытание на профпригодность, Олежка, – возбудился Максимов. – Ты должен открыть эту дверь без скрипа…
У Лохматова получилось. Взялся за ручку и с напрягом подал вверх. Не сказать чтобы совсем беззвучно – но вполне приемлемо. Потрепав надувшегося парня по плечу, Максимов прошествовал в подъезд и на ощупь отыскал ступени. Дальше – легче. Подъезд тонул в темноте, лампочка у лифта не горела. Щелкнув зажигалкой, Максимов взлетел на высоту марша и остановился. Рядом чужое дыхание – коллега за спиной.
– Не дыши, – прошептал Максимов.
– Не дышу… – согласился Олежка, выдал звук, похожий на икоту, и вроде как подавился.
Шаркающие шаги Эдика были хорошо слышны. Поднимался тяжело, с одышкой, делая привалы на площадках. Каждый новый подъем начинался с матерного бормотания, переходящего в сиплую респирацию.
Между шестым и седьмым этажами сыщики его догнали. Эдик буквально полз, сотрясая перила. Не спортсмен – дыхалка прокурена, почки пропиты. Максимов вытянул назад ладонь, приказывая Лохматову замереть. Сам прислонился к изгибу перил, напряг глаза. Бесформенное пятно доползло до нужной квартиры, застыло. Эдик явно боролся с нахлынувшим чувством. Даже с двумя чувствами (включая трусость).
«Да какой же он влюбленный? – сплюнул мысленно Максимов. – Хренотень ходячая. Давно обрел бы человеческий облик, на работу устроился, деньжат накопил, подружку завел. Явился бы однажды к Алисе и гаркнул во все воронье горло: «Не люблю я тебя!» И вот тут бы началась настоящая книжная любовь…»
Утробное рычание огласило сжатое пространство. Трусость пополам с яростью создали интересный
