горошек стояла в палате спиной ко мне и загораживала собою лежавшего на кровати. Она говорила с сильным итальянским акцентом:

— Нет, ты не должен, Марио. Оставайся в постели, как велит доктор. Ему виднее.

Ей ответил ворчливый мужской бас:

— К черту доктора. — Говоривший нелепо шепелявил.

— Сквернословь при своей старой матери, если тебе так хочется, но сейчас оставайся в кровати, Марио. Обещай мне.

— Сегодня буду лежать в постели, — сказал мужчина. — Насчет завтра не обещаю.

— Ладно, завтра мы посмотрим, что скажет доктор. — Женщина наклонилась над кроватью, и раздался громкий чмокающий звук. — Будь здоров, сын мой. Завтра увидимся.

— До свидания. Не волнуйся, мама.

Я посторонился, когда она выходила, и уткнулся в рамку с правилами, висевшую на стене. Если бы ее бедра были на шесть дюймов пошире, ей бы пришлось выходить в дверь боком. Она окинула меня подозрительным взглядом черных глаз и пронесла свои огромные телеса на медленно переваливающихся ногах. Варикозные вены ее ног под чулками походили на жирных синих червей.

Я вошел в палату и увидел, что там стоят две кровати. На дальней кровати, у окна, спал мужчина, на его горле лежал мешочек со льдом. На ближней кровати полусидел, опершись на ее приподнятый край, парень, которого я искал. Две подушки подоткнуты под его голову. Большая часть головы была скрыта настоящим шлемом из бинтов, которые были намотаны и на шею. Видимая часть больше походила на раздавленный спелый баклажан, чем на лицо. Она была темно-синяя, с оттенками зеленого, желтого и с более темными отметками, где кожа была содрана. Кто-то, кому нравится причинять людям боль, использовал его лицо в качестве тренировочной груши или футбольного мяча.

Опухший рот прошепелявил:

— Что вы хотите, приятель?

— Что с вами случилось?

— Я расскажу вам, как было дело, — сказал он, напрягая свое воображение. — Тут как-то посмотрел повнимательнее на себя в зеркало. И не понравился себе. Меня это не устроило. Поэтому взял колотушку и обработал себя. Вас интересует что-нибудь еще?

— Торговцы установок китайского бильярда нашли вас, Тарантайн?

Он с минуту молча рассматривал меня. Его темные глаза казались меланхоличными в своих припухших синеватых глазницах. Он погладил волосатой рукой заросший черной щетиной подбородок. На суставах виднелись ссадины, там была содрана кожа.

— Убирайтесь отсюда.

— Вы разбудите своего приятеля.

— Проваливайте. Если вы работаете на него, можете передать ему мои слова. Если же вы проклятый полисмен, все равно проваливайте отсюда. Я не обязан разговаривать с вами, ясно?

— Я ни у кого не состою на зарплате. Я — частный детектив, а не полисмен. Я разыскиваю Гэлли Лоуренс. Ее мать думает, что с ней что-то случилось.

— Тогда покажите ваше удостоверение.

Я достал бумажник и показал ему копию своего свидетельства.

— Слышал, что вы ее перевозили, когда она съехала с квартиры в этом городе.

— Я? — Он был искренне удивлен.

— Вы были за рулем гоночной машины «паккард» бронзового цвета?

— Нет, — ответил он. — Вы меня путаете с братом. И не вы один. Меня зовут Марио. А вам нужен Джо.

— А где Джо?

— Хотел бы я это знать. Он слинял три дня назад, грязный подонок. Оставил меня с вещами… — Фраза осталась незаконченной. Его нижняя челюсть отвисла, обнаружив разбитые зубы.

— Гэлли Лоуренс была с ним?

— Может быть. Они снюхались. Вы хотите их найти, да?

Я утвердительно кивнул.

Он выпрямился, сидя на кровати, оторвался от подушек. Теперь, когда он принял вертикальное положение, его лицо выглядело еще хуже.

— Хочу договориться с вами. Я знаю, где они жили в Лос-Анджелесе. Вы мне дадите знать, если найдете их, идет?

— А зачем он вам понадобился? — удивился я.

— Я скажу самому Джо, зачем он мне нужен. Когда я ему это сообщу, он этого не забудет.

— О’кей, — сказал я. — Если я его отыщу, дам вам знать. Где он живет?

— Каса Лома. Это — шикарное место недалеко от квартала Сансет в Беверли Хиллс. Там можете напасть на его след.

— А вы где живете?

— На своей яхте. На «Королеве ацтеков», она пришвартована в бухте, на стоянке для яхт.

— Кто такие те, другие, которые гоняются за ним?

— Не спрашивайте меня об этом, — он опять откинулся на подушки.

Спокойный, хорошо поставленный голос произнес за моей спиной:

— Приемные часы закончились, сэр. Как вы себя чувствуете, мистер Тарантайн?

— Превосходно, — ответил он. — А как я выгляжу?

— Ну, в забинтованном виде вы — просто милашка. — Сестра посмотрела на другую кровать. — Как наш больной тонзиллитом?

— Он чувствует себя тоже великолепно, думает, что умирает.

— Завтра он будет на ногах и в форме, — она профессионально хихикнула и вышла.

Я догнал ее в коридоре:

— Что произошло с лицом Марио? Он не стал мне рассказывать об этом.

Это была высокая девушка с длинным честным носом.

— Он и нам не стал рассказывать. Когда он поступил, в неотложке работала моя подруга. Он пришел сюда сам, посреди ночи. Был в ужасном состоянии, все лицо в крови, и знаете, у него — небольшое сотрясение. Он сказал, что упал и ушибся на своем судне, но было ясно, что его избили. Я, конечно, сообщила в полицию, но он не захотел ничего рассказывать и им. Очень скрытный, правда?

— Очень.

— Вы его друг?

— Просто знакомый.

— Некоторые девочки говорят, что это дело рук бандитов. Что он сам входит в банду, но не поладил с другими. Вы думаете, это похоже на правду?

Я ответил, что больницы всегда полны слухов.

Я обедал у «Муесо» в Голливуде. Пока ждал жареный бифштекс, позвонил на квартиру Джозефа Таран-тайна, но никто не ответил, и я получил обратно свои десять центов. Бифштекс был таким, как мне нравилось: сочный, с грибным соусом и горкой жареных луковых колечек рядом на тарелке. На десерт я заказал пинту пива «Черная лошадь» и, когда со всем этим управился, почувствовал себя хорошо. Пока что дело мое не двигалось, но чувствовал я себя хорошо. Я испытывал возбуждение, которое было более пророческим, чем гадание на чайной заварке, которое окрыляет, предвещая всевозможные происшествия, и они действительно происходят.

Я включил фары, когда выезжал с парковочной площадки. Серые сумерки настолько сгустились, что казались осязаемыми. Через их призму город выглядел четко, но утратил свои размеры, стал таким же неустойчивым, как облако. Магазины, театры и офисы потеряли свои дневные очертания и теперь ждали