— Где вы познакомились с полковником Феллоузом?

— В Рено. — Но тут она вспомнила о своей гордости, и это придало ее голосу твердость: — Не хочу это обсуждать. Пожалуйста, забудьте о том, что я сказала.

На следующем углу она резко крутанула руль и затормозила так, что покрышки заскрежетали. Впереди виднелись огни. Несколько машин были припаркованы носами к стене, в конце шеренги стояло одно такси. Голубая неоновая вывеска — отель «ОАЗИС» — висела над входом самого крупного здания, торцом выходившего на дорогу.

Моя спасительница поставила «кадиллак» на свободное место между двумя другими, выключила мотор и свет. Мы вылезли из машины одновременно.

Когда шли вдоль шеренги машин к входу, из-под затененного навеса с колоннами вышел мужчина. Он устремился к нам, в буквальном смысле крича:

— Марджори! Где ты пропадала?

Она остановилась как вкопанная, ужасно испугавшись, неспособная ему ответить. Он близко подошел к ней — высокий, широкоплечий и сердитый.

— Где ты была?

Я сказал:

— К счастью для меня, ваша жена решила совершить ночную прогулку. Я заблудился в пустыне, моя машина сломалась, и она вернула меня назад, к цивилизации. — Вокруг была цивилизация. И я опять сел на своего конька — рутинную сказку о потерявшемся мальчике.

— Почему ты так поступила, Марджори? — Он крепко ухватил ее руку выше локтя. Ее полная рука вздулась, и она вздрогнула от боли.

Мне почему-то захотелось ему врезать. Могучего сложения тяжеловес с носом, похожим на пневматический молот. Я бы получил огромное удовольствие, если бы влепил ему оплеуху, но, подумал я, помогло бы это Марджори. Весь остаток жизни Генри вымещал бы на ней злость. Он был похож на человека, который именно этим и занялся бы.

— Разве я не имею права покататься? — Она выдернула свою руку. — И разве тебя это волнует? Ты же все время уезжаешь и оставляешь меня одну!

— Послушай, дорогая, это несправедливо. Я страшно волновался, что ты не пришла домой.

— Генри, ты действительно волновался за меня?

— Ты же знаешь, что это правда. Я не могу позволить, чтобы моя славная девочка блуждала по пустыне среди ночи. — Его бледно-серые глаза зыркнули в мою сторону, как будто я насильно похитил его супругу.

Было похоже, что дела Марджори складывались нормально. Я поблагодарил ее и попрощался. Она помахала мне, а затем уверенно взяла под руку своего крупного мужчину.

На моих часах было почти восемь часов утра, и грузовики по доставке товаров гудками отмечали начало трудового дня, когда я вновь добрался до своего города. Я чувствовал себя не гарантированным от аварии и поэтому тащился на небольшой скорости. Голова болела, мысли путались, пытаясь сосредоточиться на Ките Дэллинге. Он элегантно проэскортировал меня к месту любопытного происшествия и элегантно смотался оттуда. Я чувствовал, что должен потребовать у него сатисфакции. Его желтый «бьюик» стоял на парковке возле Каса Лома. Я затормозил, остановил свою машину рядом и вышел из нее, «бьюик» был заперт и пуст.

Наружная деревянная лестница прямо со стоянки вела к ряду длинных террас, расположенных вдоль задней стены здания. Задняя дверь жилища Дэллинга, если таковая была, должна находиться на втором этаже, на самом краю справа. Разносчик молока бежал по лестнице вниз, в каждой руке — по металлической корзинке, в которых позвякивали пустые бутылки.

— Доброе утро, — крикнул он. — Рано встали, да? — Он исчез в проходе.

Я поднялся по лестнице на второй этаж и направился по террасе до конца. В квартире Дэллинга была задняя дверь с выведенной по трафарету черной цифрой «8». Дверь оказалась на дюйм приоткрыта, и она распахнулась шире, когда я постучал. За стеной, в другой квартире, задребезжал будильник, послышались неторопливые вялые шаги. Ни мой стук, ни будильник соседа не разбудили Дэллинга.

Полностью раскрыв дверь, я вошел в кухню. Это была кухня холостяка, интерьер которой оформлял дизайнер-экспрессионист, возможно, русский. Раковина была до краев заполнена грязной посудой, чудом не падавшей. На складном столике, прикрепленном к стене, стояли тарелки с остатками пищи и полбутылки простокваши. На давно не мытом линолеуме пола высился печальный памятник неуемной жажде Дэллинга — несколько пустых бутылок из-под виски. Одни бутылки были побольше, другие — совсем маленькие. По-видимому, иногда Дэллинга отделял от трезвости всего один доллар.

Я начал осторожно пробираться сквозь этот хаос к открытой двери в гостиную. Кто-то разбил бутылку о косяк двери. Высохшее, неровное пятно на степе все еще издавало запах виски, пол был усеян мелкими осколками коричневого стекла, хрустевшими у меня под ногами.

В гостиной, за спущенными венецианскими шторами, было сумрачно. Я дернул за веревочку, поднял занавеси, чтобы впустить утренний свет, и осмотрелся вокруг. Возле окна стояла поцарапанная радиола довоенного образца, на полу лежали стопки пластинок. Во внутреннюю стену был вделан неглубокий камин, где стоял холодный газовый обогреватель, непонятно зачем огражденный бронзовой противопожарной сеткой. На стене, над камином, красовалась распространенная репродукция картины Ван Гога «Цветы», окантованная бамбуковой рамкой. На каминной полочке — старые экземпляры журналов «Дейли верайети» и «Голливуд репортер», а также несколько книг: дешевые переиздания Торна Смита, Эрскина Колдуэлла, поэмы Джозефа Монкюра Марча и роман «Потерянный уик-энд». Была там и одна красивая книга, экземпляр «Сонеты из Португалии», в переплете из выделанной кожи. На внутренней обложке было написано: «Если ты должен меня любить, то пусть это будет лишь ради самой любви, и не иначе. Джейн». Джейн писала четким мелким почерком.

Из мебели в глаза бросалась кровать «Мэрфи», стоявшая у двери, поперек комнаты. Я вынужден был ее отодвинуть, чтобы войти. Я сделал это локтем, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Думаю, я почувствовал запах крови еще до того, как осознал это.

В маленькой прихожей, с другой стороны двери, на полу натекла целая лужа крови. Темная лужа покрылась пленкой и начинала застывать по краям. Дэллинг лежал в ее центре, растянувшись на спине. Мертвый. Его восковое лицо освещалось светом, проникавшим из ванной комнаты. При беглом осмотре я не мог понять, через какую рану вытекала кровь. Наклонившись над ним, увидел дырку в сгибе шеи и пороховые ожоги на воротнике. Он был в той же одежде, в которой я его видел в Палм Спрингс. Из него получился красивый труп. Любой гробовщик мог бы гордиться Дэлл иигом.

Пачка конвертов и свернутых документов лежала на его бездыханной груди, наполовину высунувшись из внутреннего кармана пиджака. Ухватившись согнутой рукой за косяк двери, я дотянулся до бумаг. Это было противозаконно, но, с другой стороны, на бумаге редко оставались отчетливые отпечатки пальцев.

С бумагами я вернулся к окну и быстро их просмотрел. Автомобильное агентство «Третья улица» намеревалось лишить Дэллинга права на владение «бьюиком», если он не погасит просроченные платежи в размере ста шестидесяти пяти долларов и пятидесяти центов. Сообщение на фирменном бланке артистического агентства, подписанное одним из совладельцев, извещало, что повсюду в сценическом бизнесе возникли трудности, может быть, это послужит ему утешением, но осенью на ТУ может появиться несколько дополнительных мест. В извещении городского банка о том, что он снял со своего счета больше денег, чем там лежало, содержался намек на возможность уголовного разбирательства. Портной из Беверли Хиллс сообщал, что направляет его счет в долговое агентство.

Я снова подошел к двери прихожей и еще раз осмотрел все в поисках нагана. Никакого оружия в поле зрения не оказалось, и было непохоже, чтобы Дэллинг упал на него, учитывая его позу. Кто-то другой оказал ему последнюю услугу.