– Как здесь светло! – сказал старый крот, когда мы вышли на улицу. И он тут же с удивлением сощурился на солнце. Видимо, не знал, что это такое. Или забыл.

– Это солнце, – мягко пояснил я, как обычно поясняет гид.

– Да?

– А это называется – выпал снежок.

– Ага… Ага… Ага… – кивал Липочка головой.

Мы стояли у высоченных колонн библиотеки. Я и седенький благообразный старичок. На голове у него облезлая шапка-ушанка. И вытертое, плохонькое пальтецо явно с чужого плеча – размеров на восемь больше, чем нужно. С одной-единственной пуговицей.

– Где же ваш знакомый из Омска?

– Он придет, – пообещал я.

Время шло, и нечего ему было идти впустую.

– Я слышал – отец Старохатова был торгашом?

– Некоторое время. Он торговал в… в… в тысяча девятьсот десятом году.

– Чем он торговал?

– Как вам сказать, молодой человек… В старом понимании – он держал кабак, или «питейное заведение». Это ведь было давно. До революции.

– И долго он торговал? Обогатился?

– Какое там!

– Ну а все-таки?

– Он всего лишь торговал год-два.

– Проворовался?

– Похоже на то. Но доподлинно не известно, – известно, что был он очень хвор. Болел сильно. И, будучи больным, пришел торговать водкой… Он был мелкая сошка. Совсем мелкая.

– А потом?

– А потом он вовсе разболелся и оставил «заведение». Работал истопником. До двадцать восьмого года работал, а там и умер…

– Несладкий конец.

– Это точно, молодой человек, несладкий.

– А кем он был до «питейного заведения»?

– Неизвестно. Но я думаю, что и тогда он мыкался… Потому что торговать водкой по-маленькому сытый человек никогда бы не согласился.

Я был слегка разочарован. Не знаю, на что я надеялся и чего ждал. Возможно, я ожидал, что род Старохатовых тянется корнями глубоко в историю – и, к примеру, их «водочное» дело начинается еще с «царева кабака», затем долгим и извилистым путем переходит в «кружечный двор» при Елизавете Петровне, затем расширяется, как река в разлив, в «откуп» при Николае и добирается чуть ли не до «казенного кабака» и реформ Витте. Целовальники, откупщики, трактирщики, кабатчики – видимо, вот чего ожидал я от рода Старохатовых. Но этого не было. А как было бы удобно. Как было бы просто с такой вот наследственностью. То есть мне, портретисту, просто. Не Старохатову.

Кое-что все же было на крючке. Как-никак работа по торговой части, пусть даже мелкой сошкой, – это уже рыбка. Да и сам внезапный уход из «заведения» тоже рыбка. Потому что за здорово живешь через год-два из таких заведений не уходят, – скорее всего, папашу Старохатова схватили за руку. Возможно, его не один и не два раза хватали за руку, но только рука в те разы оказывалась скользкой. Или у тех, кто хватал, недостало проворства. Этого уже не узнаешь. Забыто. Развеяно. Было – и быльем поросло.

– …Больше всего меня интересует его развод с Олевтиновой – это был шумный развод?

– Что и говорить, почесали языки. Она была человек заметный. Актриса.

– Скажите, а что же это за вещички они не поделили?

– Какое это имеет значение? Вещи всегда вещи.

– Как это некрасиво.

– Еще бы!

– Спасибо вам за информацию.

– Пожалуйста.

– Для меня это очень ценно – я, видите ли, лингвист. И фольклорист, если это слово понимать современно. Я собираю слухи. Меня интересует, как строится слух с точки зрения жанра. С научной точки зрения…

– Бог с вами, бог с вами!.. Я этого не понимаю!

– А скажите, не были ли эти вещички привезенными с войны? – спросил я как бы наугад. И сердце мое начало подтаивать, как кусочек масла.

– А?.. Именно. Я вспомнил! – Старик встрепенулся. – Это были именно они, трофейные вещи.

– Вы уверены?