Аня спросила:
– Значит, ты вмешиваться не будешь?
– Не буду.
– Очень хорошо, – значит, теперь у тебя появится свободное время.
И она раскрыла карты:
– Нам нужно срочно покупать картошку. На зиму.
– Срочно? – В моей голове шла перестройка на быт.
– Да… Потому что надо купить совхозную картошку. Сейчас не модно покупать картошку в магазине.
– А хранить где?
– Я все продумала. У соседки Галочки есть подвальчик, я уже с ней переговорила.
Я помолчал. Я вздохнул.
– И не думай увиливать, – сказала Аня, и стало ясно, что она вся горит и волнуется от новой важной заботы.
Для жизни с молоденькой женой типично это вот задорное (и всеми восхваляемое) желание молодой девчонки начинать что-то заново и всюду совать нос. Для нее в этом воздух. Для нее в этом жизнь. А для тебя нет. Иногда тебе хочется лечь, если это вечер, поджать ноги и тихо вздремнуть лишние две минуты. И в дреме думать ни о чем. И вот я лежал, поджав ноги, и думал ни о чем – о погоде, о том, что прошел день, и о том, что, глядишь, и Аня назавтра забудет идею заготовки картофеля на зиму, как забыла о спасении кино. То есть увлечется чем-то новым и забудет. Совсем забудет. Бывает же так.
Мог быть рассказ или могла быть повесть о том, как некий пишущий человек собирал материал о некоей знаменитости, – знаменитый человек завершал земное свое существование, был уже стар, и писателю надо было заранее определить его в ад или в рай. Писатель был похож в своем рвении на сотрудника Чистилища, ангелоподобная птица с большими крыльями, но только с серыми – не белыми и не черными – перьями. И вот он как бы летал над грешной землей и собирал информацию.
Время шло, однако одни люди упорно твердили о знаменитом человеке, что он хорош, другие, как водится, еще более упорно настаивали на том, что он – плох. Никто их за язык не тянул, сами говорили. И было неясно: в ад – или в рай?
Писатель не знал, как быть. Тогда он решил собрать все факты воедино. Да, да, он не станет верить ни тем, кто бранит, ни тем, кто хвалит, а выберет золото середины. Он выберет только то, что будет совпадать в их рассказах. И только совпавшему, подтвержденному с обеих сторон он поверит.
И он свел, сличил все факты. Все до единого. И оказалось, что общим в рассказах было только то, что этот старый человек в течение всей жизни любил есть отварную картошку, притом купленную в совхозе, а не в магазине. Да, любил, чтобы купили ему в совхозе картошки, помыть ее и отварить. И кушать.
И это единственное, что о нем можно было сказать наверняка.
* * *
…Добротно поставленный вопрос, начинавшийся со слова «почему».
– Почему он иногда обкрадывал ребят, а иногда помогал бескорыстно?
– Что? – спросила Аня.
Я смолк. У меня была привычка бормотать себе под нос, как у старухи, которая тащится по московской улице в середине дня.
– Все в порядке, Аня.
– Ты звал?
– Нет…
Вопрос спугнули, и я заново прокрутил его в мыслях. А за окном была осень и классический дождь- сеянец, и кто-нибудь из встреченных на улице обязательно высказывался, что в такую погоду только пить водку.
Глава 7
Свелось к тому, к чему и должно было свестись: я взялся за портрет Старохатова – повесть-портрет, какие я делал не раз и не два. Сначала тебя потихоньку грызет. Потом (уже слышнее) тебя распирает изнутри, как распирает пружинка заводную мышку, а потом оказывается, что вчера ты уже взялся за повесть-портрет… Повесть этого рода требовала большой обстоятельности. И начиналась с выуживания черточек и фактов, которые позастревали там и сям в памяти. Выуживание черточек и – раскачивание на стуле.
День тащился, а за окном, вне всякого сомнения, стояла осень. Я сидел на стуле, раскачиваясь на двух задних его ножках: баловство, за которое колотят детишек, чтобы они не остались без затылка.
– Ань, – спрашивал я, – вот если тебе нужны деньги, а их нет, о чем ты думаешь?
Аня пила чай. Пила из блюдца – горячий.
– О чем думаю?
– Да.
Аня ответила:
– Думаю: вот бы найти кошелек.
