так пройдут годы еще и еще, и мы состаримся и яснее увидим, что жизнь потеряна». Но мы дочитали дневник, мужественный, горький, иногда трагический, и понимаем: жизнь, которая постоянно и неумолимо строго оценивает себя, оценивает личную судьбу в связи с судьбой страны и мира, судит себя по великим меркам истории, сопоставляет свою мысль с мыслями великих философов, не потеряна и потеряна быть не может. Весь последующий путь Герцена подтвердил это ощущение. А дневник его остался одним из великих документов неустанного самовоспитания. Он свидетельствует о становлении личности выдающегося деятеля русского освободительного движения, о возмужании революционного демократа, мыслителя, борца и писателя, чью роль в русской революции В. И. Ленин назвал великой.
Тяжкий и многолетний труд А. И. Герцена по самонаблюдению и самовоспитанию необычаен по силе мысли и интенсивности чувства и вместе с тем типичен. Так формировался героический характер русского революционера.
Иные скажут: это все люди выдающиеся. Но вот обычный человек.
Жизнь его сложилась нелегко. Детство пришлось на годы войны. Ему не было еще десяти лет, когда его вместе с другими детьми отправили из родного Ленинграда в эвакуацию. Жил он в детском доме. Было там голодно и холодно. Мальчик прихварывал. Был он характера робкого, задумчивого и не всегда мог постоять за себя. Перед сильными, уверенными, бойкими тушевался. Очень любил читать.
Когда я познакомился с ним, ему было за тридцать. Он работал па заводе помощником сталевара. Незадолго до нашего знакомства кончил вечернюю школу. Остался неутомимым читателем. Жадно тянулся к знаниям, понимая, какие у него пробелы в образовании. Любил и понимал стихи. Хорошо чувствовал природу. Удивлял и поражал своей внутренней воспитанностью, отзывчивостью, душевностью. И самостоятельностью суждений.
Вот пример тому. Он писал в школе сочинения на обычные темы — одно о Печорине, другое о Базарове. Печорин и Базаров вызывали у него вполне определенное к себе отношение, далекое от общепринятого. И он не стал утаивать своего мнения, выразил его резко и ясно. Случайно оба сочинения сохранились. Я прочитал их с изумлением и восхищением. В них была некоторая наивность, детскость, неожиданная во взрослом человеке. Но они привлекали своей нравственной позицией. И Печорина, и Базарова мой знакомый оценивал с одной точки зрения — как они относятся к окружающим: знакомым, друзьям, родителям, любимым. И он осуждал их, находя их отношение к людям недостаточно благородным и гуманным. Это была жизненная позиция. Я мало встречал людей, таких чутких, таких деликатных, как мой друг, так же трогательно относившихся к матери, сестре, племяннику, как он. С такой же готовностью помочь людям.
Когда мы познакомились поближе и подружились, он рассказал, что в его жизни была полоса, которая чуть не кончилась бедой. После возвращения в Ленинград его учеба не заладилась. Он попал в скверную компанию. Ее заводилы уговорили его бросить школу, учили ругаться и пить, втянули в сомнительную затею. Он поддался их влиянию и оказался на грани преступления. С подростками это случается. Ребят забрала милиция.
Можно было бы сказать, что тут на его пути встретился умный воспитатель, который помог ему твердо пойти по верной дороге. Нот, такого воспитателя ему не встретилось. Подростков, потерявших семьи, сорвавшихся с места, попавших под влияние старших — «блатных» или «приблатненных», было в те трудные годы много. На всех умных и чутких воспитателей найтись не могло. Достаточно и того, что в милиции разобрались — он в этой компании случайно. Его отпустили на все четыре стороны.
И вот тогда подросток обдумал свою только-только начинающуюся жизнь. Вспомнил отца, который умер в блокаду, а когда был жив, всю душу вкладывал в работу, дом, детей. О матери, так ждавшей его возвращения 'из эвакуации, матери, которой он мог причинить страшное горе. О младшей сестренке и своей ответственности за ее судьбу. О книгах, что прочел, и о тех, которые ему еще предстоит прочитать. И он решил — никогда больше! Никогда больше не свяжусь с такой компанией! Не пойду ни с ними, ни за ними! Не стану пить! Не позволю прилипнуть к себе никакой грязи!
Вероятно, думая об этом, он, возможно, вспоминал и другие слова. Но решение принял такое. И выполнил его.
Впоследствии он написал небольшую автобиографическую книгу. Единственную. До второй не дожил. Умер сорока пяти лет от роду.
Моего друга звали Борис Иванович Богданков. А книга его, скромная, искренняя, чистая, называется «Лед и пламя». Это книга о самовоспитании. О воспитании в себе чувства долга, уважения к труду и людям, любви к книгам и природе, верности слову, совестливости и даже такого прекрасного, но часто забываемого качества, как вежливость. О том времени в жизни, когда он стоял па распутье, он в этой книге не написал. Собирался когда?нибудь вернуться к этой нелегкой странице.
Не успел.
Вспоминаются еще книги. Например, «Вчерашние заботы» — бывалого капитана и талантливого писателя В. В. Конецкого. Мне кажется, что Виктор Викторович удивился бы, если бы услышал, что книгу эту можно прочитать как книгу о самовоспитании. А если бы услышал о рефлексии в приложении к ней, отмахнулся или, чего доброго, усмехнулся бы. Ведь это у него в книге есть парадоксальное на первый взгляд рассуждение, что сильный человек в миг, когда нужно принимать трудное решение, не склонен слишком задумываться над тем, правильно ли оно.
Бывают моменты, когда на обдумывание решения просто-напросто нет физического времени — цепь умозаключений не строится, логика не успевает слагать силлогизмы; вместо подчинения себя логическим выводам ты начинаешь действовать по свойственному тебе характеру-стереотипу.
Книга В. В. Конецкого — книга человека поступков, профессионально обязанного принимать решения, от которых зависит судьба судна и часто — людей, или не принимать их. Однако оказывается, что такой человек способен на непрерывный, порой длящийся миг, порой растянутый на более долгие сроки, самоанализ. И на его запоминание. И на его фиксацию. Способность эта у него обострена до крайности (вероятно, нередко мучительной), потому что этот человек творческий. А без постоянного наблюдения, в том числе и самонаблюдения, творчества быть не может.
Книга Конецкого — отличная проза, точная, зримая, переполненная жизненными наблюдениями, выдумкой, веселой, а иногда и грустной фантазией. В ней люди, один живее другого. И никакой назидательности. И кроме всего этого или, лучше сказать, благодаря всему этому книга «Вчерашние заботы» — книга о воспитании. Трудным делом. Опасностью. Общением с людьми. Ответственностью. Юмором. В. В. Конецкий рассказывает о плавании Мурманск — Певек — Игарка — Мурманск на теплоходе, где он был дублером капитана. И вспоминает прошлое — другие плавания, другие встречи, других спутников. В его памяти возникает один из самых драматических случаев в его жизни — неудачная попытка спасти гибнущее судно.
Вот эта страница, правдивая, жестокая, поучительная:
«Вокруг была тьма, волны, пена. Судно уходило в мокрую могилу кормой вперед; мы карабкались по уступам надстройки. И оказалось, что нужны только воля каждого, сила духа, владение дыханием, хладнокровие, расчет, умение превозмочь дурноту и тошноту и другие рожденные страхом ощущения; превозмочь их, оставаясь все время человеком, то есть заботясь о более слабом; отступать, только убедившись, что позади не осталось никого; веруя в исполненный до конца долг и беспрерывно ощущая приближение страшного, но чем?то уже знакомого, виденного, пережитого уже, быть может в кошмарном сне, то есть ощущая приближение смерти. И крик внутри: „О, так это и бывает? Нет! Только не со мной! Я еще буду рассказывать обо всем этом! Еще буду вспоминать все это! Нет, я?то не поскользнусь, нет! Кто угодно поскользнется и сорвется, но не я! На мне резиновые бахилы с нарезной подошвой! Я молодец, что не надел валенки! Резина, если давишь ею сильно и прямо, не скользит, и я не поскользнусь! Я еще буду все это вспоминать!“ Но не всегда можно ступить прямо и сильно, когда лезешь по внешней стенке ходовой рубки и видишь, как волна первый раз хлестнула в дымовую трубу ниже тебя. Но видишь плохо, потому что ресницы смерзаются, руки коченеют, одна варежка потеряна, а сердце все чаще дает перебои, легкие в груди сдавлены страхом и усилием мышц, теснящих ребра. Легкие не могут вздохнуть, сердце зашкаливает, тогда слабнут ноги, им не помогает резина, скользит подошва по мокрой, обледенелой стали, глохнет бессмысленный крик, пухнет череп, пальцы еще несколько мгновений цепляются за что?то, а дальше ты
