и тележку на обратный курс. Группа скрылась из виду.
— Что это они задумали?
— Это же ВАША жена, — ответил водитель Стас, юноша в очках, упирая на ВАША. Их очень интересует, что она привезла.
И мы опять стали ждать. Предчувствия у меня были нехорошие.
Но нет, через два часа она появилась всё такая же лучезарная, красивая, улыбающаяся. Глаза у неё были такие лучистые, и от зелёной блузки, — зелёные, как у тигра или у радиоприёмника. Я подумал, что, вероятнее всего, перед отбытием на родину она проглотила там в Раю на прощание что-нибудь экзотическое и лучезарное для глаз. Но это лишь моя догадка.
Мы поцеловались и покатили тележку к выходу. Водитель впереди, добрались до «Волги» и погрузили её экзотические вещи. Мы сели на заднее сиденье и покатили в Москву.
— Видишь, не просто быть женой такого человека, как я, враг государства, — сказал я. — Два часа тебя обыскивали и шмонали. Извини.
— Это не из-за тебя, Эдуард, — она запустила руку в сумку, нащупала там что-то и вынула небольшой пузырёк. — Вот что они искали! Но не нашли.
На ухо она сказала мне, как называется то, что они искали. Но я вам этого не скажу. Она была очень довольна собой. Её глаза своими искрами могли бы зажечь поля, мимо которых мы проезжали, если бы поля были уже сухими.
— Ты совершенно безумна, у тебя же малолетний ребёнок. Ты о нём думала?
Она ничего не сказала. Помолчала.
— Меня попросил один друг.
«Она безумна, — констатировал я. — И, более того, безответственна».
Богдан, почувствовав и обнюхав мать, был счастлив. Тёща, у которой был назавтра билет домой, была счастлива. Ну и я был счастлив. Но только до вечера.
Выпив на семейном обеде, она высокомерно заявила мне, что я живу не так, как следует жить, занимаюсь заведомо проигрышным делом. Она сообщила мне, что вся моя политическая деятельность — ничто, она обречена на неуспех, «ты не выиграешь». Мы сидели уже в большой комнате, дети и тёща были в кухне. Она развязным тоном, улыбаясь, уничтожала результаты всей моей жизни.
Я остановил её, чтобы напомнить, что я один из самых известных в России людей, наверное, самый крупный писатель в России, звучат такие мнения, и очень заметный радикальный политик, партию, которую я создал, не могут убить вот уже пятнадцать лет. (Через 11 дней Московский городской суд одобрит решение о запрете НБП, и в зале будут присутствовать моя жена и странно спокойный в тот день Богдан.)
Она отмахнулась от моих заслуг снисходительной улыбкой. Мол, о чём ты, право…
— В Гоа, — пояснила она, — когда солнце подымается над океаном, человека охватывает такое чувство единения с природой, с Космосом, — и она пустилась в очень банальные объяснения, как прекрасна гармония с природой, что появляется ощущение радости. — Надо больше улыбаться — это самое сильное оружие. Тем более, когда отвечаешь улыбкой на проявления агрессии.
— Тебя кто-то там зомбировал, — сказал я убеждённо. — Я же предположил, что ты влюбилась. В твоих словах звучит неприкрытая враждебность ко мне. Обычно так бывает, когда у женщины появляется любовник, обладающий в её глазах новым сильным авторитетом. Тогда она, повинуясь влиянию общения с этим новым мужчиной, начинает оспаривать прежнего любовника, мужа ли… Но ты же утверждаешь, что у тебя нет любовника, ты не влюбилась?
— Я собираюсь жить в Гоа, хочу переехать туда со всей семьей. Ты тоже можешь, если хочешь, поехать с нами. Я поеду вначале одна осенью, а мама и дети приедут позже, ну и ты приезжай…
— Я не могу, для меня это немыслимо. Это будет предательство. За мною мои сторонники, тысячи людей. Я не могу сбежать от них и укрыться на берегу Южного океана!.. Своим ультиматумом «в Гоа!» ты ставишь меня заведомо в положение, когда я вынужден отказаться от твоего требования.
— Мой сын должен плавать в океане, ему это полезно. Моя мать должна увидеть эту красоту. Она же никогда океана не видела! — воскликнула она патетически.
— Люди, побывавшие в Индии, все в один голос утверждают, что там антисанитария, что везти туда младенца опасно. Там взрослые люди мрут и болеют, в этом климате, а тут младенец! Ты выдумываешь, твой «сын должен», твоя «мать должна», на самом деле это тебе туда хочется. На самом деле все твои аргументы быстро тобой придуманы, чтобы оправдать твоё хотение!
В результате этого разговора я понял, что у неё есть враждебный мне план. Ожесточение, возникшее между нами, способствовало тому, что наш секс с нею в этот первый после возвращения вечер был ожесточённым. Но меня это не обрадовало.
14-го апреля я увидел её, шагавшую мрачно в длинном пальто в колонне на «марше несогласных» на Трубной площади. Я выскочил из машины с моими парнями (мы должны были воссоединиться на Трубной с Касьяновым) и побежал за ней. Но колонну встретили на Рождественском бульваре отряды немосковских милиционеров и учинили жуткую бойню, рубя всех без разбора налево и направо дубинками. В возникшей панике я потерял её из виду. Давая в тот день интервью СМИ, она сказала, что пошла на «марш» без моего ведома, она хочет разобраться. Упомянула о том, что милиционер не решился её ударить.
19-го апреля она принесла Богдана на суд о запрещении партии. Собственно, партия была уже запрещена, требовалось только подтверждение Московского городского суда. Моим адвокатом был Сергей Беляк, защитивший меня в Саратове в 2003 году.
В перерыве ко мне подошёл пристав и сообщил, что слышал разговор «оперов», присутствующих на суде. Они обсуждали возможность моего ареста после оглашения решения суда о запрете партии. Прямо у выхода из зала суда.
Я сообщил об этом адвокату и жене с Богданом на руках. Спросил Беляка, что делать? Может, сбежать?
Беляк сказал, что лучше пусть арестуют в здании суда, здесь присутствуют множество журналистов. Если же арестуют на улице, резонанс будет не таким большим. Богдан внимательно слушал, вися на матери. Жена также внимательно слушала, вцепившись в мобильный телефон. Я заметил, что она всё время жмёт кнопки мобильного с каким-то остервенением.
Меня не арестовали. Вверху, видимо, сочли нецелесообразным такой арест. Дома я из любопытства (жена ушла в душ), проверил её телефон. Во время судебного процесса по запрету партии жена моя усиленно обменивалась СМС с Индией. Номер был индийский. В СМС из Индии её называли «Богиней». Она подробно знакомила своего индийского корреспондента с ходом процесса. Около того времени, когда я узнал, что меня собрались арестовывать, она послала в Индию короткое и циничное: «Тут полная жопа. Кажется, моего супруга закроют». Её корреспондента звали Артур. Всего из зала суда она послала ему 25 эсэмэсок. Я подумал, что если у неё нашлось время и желание в такие напряжённые часы отправлять ему подробные рапорты, то он не случайный человек в её жизни. Это, видимо, «он», подумал я.
Жена пришла и легла рядом. Положила руку мне на грудь. Я сделал вид, что я сплю.
Я стал читать её телефон. Раньше я никогда этого не делал, даже в голову не приходило. В данном случае её близость к какому-то человеку в Индии могла грозить мне неприятностями, плюс, учитывая, что я занимаюсь политикой, что я лидер запрещённой организации, информация, выдаваемая ею вовне, могла мне очень повредить. Или просто повредить, без «очень». Ревновал ли я её к человеку из Индии? Ревновал. Однако не кипящей ревностью молодого неопытного мужчины, но слабой ревностью уверенного в себе «священного монстра», об этом сорте людей я написал одноимённую книгу. С кем она могла мне изменять, чтобы я ревновал её серьёзно? Да не существовало такого человека в природе! Вот сейчас, четыре года спустя, она сказала газетам, что у неё наконец-то появился человек, с которым у неё «что-то серьёзное», она, дескать, чувствует. Да и пусть она себе блуждает по жизни. Люди меня всё меньше интересуют. Я всё ближе к героям, богам и демонам…
К июлю месяцу мы немного успокоились. У меня был давний план поехать окрестить Богдана в
