Мерлин скривился:

– У меня непереносимость театра. У меня будет актерофилактический шок.

– Почему это?

– Там надо сидеть на сплющенной, затекшей попе, с постным лицом пялиться на сцену и делать вид, что понимаешь, что на ней происходит, и при этом стараться не думать ни о чем другом, что важно в жизни.

– А как же Шекспир? Я думала, ты его обожаешь, – изумленно спросила я.

– К Шекспиру я охладел, – ответил он и насупился. – И я устал от того, что папа ищет во мне гениальность. Творческие наклонности ассоциируют с разнообразными ментальными расстройствами, которыми страдали великие вроде Ньютона, Оруэлла, Шарля де Голля, Томаса Джефферсона, Инока Пауэлла[104]. – Мерлин говорил все быстрее, нервно заламывая руки. – Но не каждому суждено быть творческим гением...

Он вдруг взволнованно притих, неожиданно смутившись, и покосился на меня.

– Никто не ждет, что ты будешь гением, милый.

По правде говоря, «гений» Мерлина – планета, временами открывающая себя наблюдателю. Или дрожащий в солнечных лучах мираж: сейчас есть, а через минуту – нет его. Неуловимый.

– Попробуй все-таки. Это мюзикл. Сондхайм[105]. Вдруг понравится? И вот еще что: забери, пожалуйста, чистую одежду. Я все ящики подписала, не перепутай, ладно?

Диспраксия Мерлина означала, что голова у него взрывалась, если дело доходило до логичных практических вещей, и носки оказывались в ящике для обуви, ботинки – под подушкой, поместай менями – в ящике для оксиморонов.

Мерлин, груженный свежевыглаженными джинсами и рубашкам, покинул кухню, а я напустилась на своего безответственного бойфренда:

– Я знаю, некоторым нравится сидеть верхом на работающем двигателе внутреннего сгорания в пятьсот лошадиных сил и с ревом нестись по хайвею с ветерком. Так вот: большинство таких людей – давно покойники. Как ты посмел рисковать жизнью моего ребенка, даже не спросив у меня!

– Жизнь – риск, подруга. Пора начинать готовить мальца к этому. Мерлин ухожен, приручен, накормлен, полит и посажен в клетку... Да он ничем не лучше очень дорогой зверушки, – ответил Арчи упрямо. – Дай уже ему нажраться, натрахаться и...

– Ты опять за свое. А если от него какая-нибудь забеременеет? Мне в бабушки, значит, да?

– Первая бабуля в городе. – С плотоядной улыбкой Арчи вразвалочку подобрался поближе и прижал меня к себе.

– Не смешно. После всего этого секс-просвета он тут недавно спросил у меня, какают ли девочки. Что мне прикажешь делать? Вазэктомировать его? Я что, Гитлер? Он же никогда в жизни не научится презерватив надевать, – уперлась я, отпихивая от себя Арчи. – А если и научится, не вспомнит, когда надо.

– Эта вот спецшкола Мерлинова – там все девицы будут такие же, как он: бешеные дикие зажигалки, ноги – как двери в поезде, одной рукой раздвинешь. Все может случиться, Лу. Смотри фактам в лицо. Хочешь, я свожу его в бордель, девчонки там всему научат. Получит опыт ручной работы. – Он влез мне под юбку и игриво шлепнул по попе.

– Арчибальд, никаких «в бордель» тебе с моим мальчиком.

– Ну, тебе туда нельзя. Ты ж устроишь такой тарарам – а вдруг в шоколадной краске для бодиарта орехи? А вдруг пуховые подушки сверхаллергенны?

– Он же ребенок!

– Слушай, эта гнилушка, твой бывший, осилит заплатить за пафосную частную школу для Мерлина, ему по карману таскать его в выкрутасные французские харчевни, где пять человек могут нажрать на стоимость небольшого «мерседеса». Мне с этим никак не потягаться. Но я могу снабдить пацана жизненным опытом. – У Арчи на лице заиграло бунтарство. – Водить мотоцикл, материться, курить, спать направо-налево... Они, подростки, такие дряни потому, чтоб никто по ним в пустом гнезде не печалился, когда оперятся и вылетят.

– Ты не понимаешь, да? Не будет тут пустого гнезда, никогда. Мерлин будет со мной всю жизнь. Как псориаз. Как ревматизм. Как шумы в сердце, я не знаю. Остается только надеяться, что он умрет раньше меня, иначе кто будет за ним приглядывать? Вот о чем моя бессонница.

Арчи сердито сунул большие пальцы в карманы джинсов.

– Надо больше верить в него...

Ага. И следовательно, – в моего бойфренда, надо полагать.

– Люди думают, что Мерлин с приветом – не умеет болтать о ерунде и смотреть в глаза. Но он-то думает, что это мы с приветом: мы же часами можем изображать симпатию к людям, которые нам нисколько не нравятся... Да если б не Мерлины, мы б из пещер, блин, не вылезли до сих пор. – Тут его шкодливая улыбка стала куда нахальнее. – Ты-то сама нет, а? – подначил он.

– В смысле?

– Не какаешь! – Он подмигнул. – В конце концов, ты же богиня. Блин, да ты без постамента неодетой выглядишь.

Тут я решительно повернулась к нему спиной и занялась на кухне чем-то хозяйственным. Нянькала кофейную чашку, а сама размышляла о том, что сказал Арчи. «Здоровому, мозговитому детине нужна взрослая, понимающая бабенка». Но тут прибыл Джереми. И только пойдя открывать ему дверь, я увидела гору сваленной на полу чистой одежды. Меня как молнией ударило: Мерлин болтался где-то в коридоре и подслушал, о чем мы разговаривали. В голове включилась маленькая пожарная сирена. Я позвала сына. Нет ответа. Обшарив карманы его пальто, обнаружила, что исчез бумажник. На лице у меня разлилась бледность, какая бывает у людей, сошедших с «американских горок» повышенной крутизны.

– О господи, Арчи. Кажется, Мерлин слышал наш разговор.

– Какой именно? – спросил Джереми, переступая порог.

– Мы повздорили о том, что я обращаюсь с Мерлином как с малым ребенком и не даю ему стать мужчиной, не позволяя ему, – я поискала наименее воспаленный речевой оборот, – идти в ногу с другими детьми социально, фармакологически и сексуально.

– Мерлин социально незрел. У меня самого эмоциональный IQ низкий, – смиренно признался мой бывший муж, – но я изменился. И со временем он тоже изменится, Люс, обещаю. – Он уверенно взял меня за руки.

Арчи закатил крыжовенные глаза к потолку.

– Мерлин незрел только потому, что вы, обормоты, тетешкаетесь с несчастным этим балбесом. Вы ж его за порог не выпускаете, не надавав ему инструкций, как себя вести при землетрясении, цунами, ядерной атаке или инопланетном вторжении.

– Боже мой, Арчи... – Меня вдруг осенило, и в голове больше не дребезжал сигнал тревоги – там гудел колокол Биг-Бена. – Он ведь не поехал в бордель, а?

– Откуда ему взять бабла? – прагматично осведомился Арчи.

– Джереми, ты ему вроде дал на днях пару сотен фунтов, верно?

– Да. На книги, не на бордель. Это нелепо. Откуда ему, ради всего святого, знать, где вообще подобное место может находиться?

– Ну, кхм... я, когда искал по округе, где б сыграть, напоролся на один ночной клуб, на главной улице...

– Какой ночной клуб? – немедленно спросил Джереми.

– Называется «Точка Джи» – поэтому ты бы его сроду не нашел, Бофор, – схохмил Арчи. – Ну а Мерлин, типа, всю дорогу был со мной.

– Ты брал моего сына в стрип-клуб? – завопила я.

– Там не раздеваются. Там поют.

– Ага, конечно. Они там в целях демонстрации вокальных способностей в черных басках