метод – безделье.

– Арчи, тебе сколько? Пятьдесят два? Три? Может, даже пятьдесят шесть? Жизнь – не репетиция. Хотя – с твоей-то профессией – пара-тройка тебе бы не помешала.

– Так я ж не то что бегаю от дельной работы, подруга. Просто чтоб пробиться на британскую сцену, нужно время.

– Ага, и другим трем миллионам тоже, – ответила я и включила свет, затапливая все вокруг жестким желтым неоном.

От внезапной иллюминации Арчи сощурился.

– Уж всяко лучше, чем вот так караоке гнать всю жизнь. Как ты.

– Арчи, я тебе все это говорю лишь потому, что ты ладишь с моим сыном и я это ценю. Тебе надо придумать еще какую-нибудь стратегию игры – помимо той, в которой ты летишь частным самолетом, требуешь, чтоб подавали только желтые «Смарти»[76], розовых пуделей и «Джек Дэниэлз». Потому что Так Не Бывает.

– При производстве «Джека Дэниэлза» не используется никаких животных продуктов, так-то. Это ж, блин, оздоровительный напиток практически. – Арчи сделал еще один мощный глоток и потянулся за солонкой – посыпать себе чипсы.

– Не свисти в дудочку, Арчибальд. Воздух тебе пригодится – надуть себе следующую подругу. Тебе нужно найти работу, чтоб ты мог найти себе жилье. И вот еще что: хочешь совета? В Англии считают вульгарным брать с собой на собеседование холодибутыльник. – Я реквизировала его бутылку бурбона. – И подстригись. У тебя сейчас на голове ужин стервятника.

– И что же за работу такую ты мне предлагаешь найти? – спросил он, еще вальяжнее распластываясь по дивану. – Конторскую? Ну-ну. Галстук – петля, которую мужчина сам себе вяжет.

– Да какую угодно. Драить козырьки над салатными стойками. Наливать в баре...

– Да ладно. Это что – достоверная гипотеза, что рок-звездам место за стойкой, блин? Да я за один альбом медальку получил! Ну, в смысле, получил бы, если б солист из «Мохнатого пупа» не заработал себе эмболию. Выродок.

Непонятно было, дурака он валяет или нет, но я на всякий случай сострадательно покачала головой.

– Тебя могли наградить только на собачьей выставке. Потому что ты животное.

– Ну разумеется, для тебя я вообще никто. Но поскольку Никто не совершенен, ты уж прости меня, ладно? – Арчи фыркнул, после чего жалобно добавил: – Ради кузины Кимми дай мне дождаться прихода денег. Вы же дружили, когда были маленькие, а? Во – хочешь, я буду твоим чичисбеем? Отличная мысль, кстати. Особенно когда ты в такой вот облегающей футболке и без лифчика. Пятеро человек в Лэмбете убито торчащими негабаритными сосками! – серьезно выдал он. – Чик – и наповал.

Раздраженная до бесконечности, я закуталась в кофту и произнесла ледяным тоном:

– Да я себе лучше пломбы пассатижами повыдергиваю, чем подпущу тебя.

– Детка, я такой вкусный, что ты еще и рецепт попросишь. – Арчи, которого я опознавала исключительно в горизонтальной плоскости, вдруг поднялся и пантерой направился ко мне, гремя потертыми сапогами по деревянному полу. – Чего б тебе не сходить со мной выпить? Это как любовью заниматься. Когда хорошо, оно очень хорошо, а когда плохо... то даже еще лучше.

– Не доходит до тебя никак, да? Пусть мне лучше палаточные колышки в ноздри забьют.

Арчи подогнул ногу, уперся подошвой в стену и смерил меня взглядом с головы до пят.

– Давай-ка переоденься, выбери себе что-нибудь поуютнее... Эт-та, у тебя ж такая отличная фигура. И вот без этого твоего кривого, циничного взгляда, типа «все мужики козлы», как, блин, у всех одиноких мамаш, ты б даже за модель сошла.

Я стремительно двинула к лестнице.

– Слова, достойные подлинного быдла. Ты знаешь, что такое «быдло», Арчи? – бросила я через плечо. – Метод пропаганды воздержания от самой матери-природы. Ты выезжаешь. Завтра. Хоть Кимми, хоть не Кимми. Кровь – она, конечно, гуще воды, но не бурбона.

Я взлетела наверх через две ступеньки, грохнула дверью в спальню и упала на кровать в полном изнеможении. С учетом работы, Мерлина и моего нежеланного гостя, я бы и впрямь выбрала себе что- нибудь поуютнее, желательно – кому.

Назавтра еще до обеда я собрала разнообразные пожитки Арчи и выставила его гитару, комбик и рюкзак на крыльцо. Фиби прибыла для подкрепления тылов.

– Мужик-то – да, топором рублен да неотесан. Но есть что-то притягательное в таком вот ношеном лице, – шепотом размышляла Фиби, пока мы исподтишка наблюдали, как Арчи пакует свои диски.

– Ношеном! Это лицо давно пора пустить на тряпки.

Арчи прибрел на кухню в точности с тем же видом, с каким вломился в мою жизнь.

– Здоров, Фиби. Слыхала дурные новости?

– Эм-м. Это ты про то, что Энн Уиддикэм и «Плейбой» ударили по рукам?[77] – предположила игриво та.

– Твоя сестра меня выгоняет, – печально сказал он. – Я б ей втолковал со всею душою, но вот с чем она будет – неведомо...

Я с пантомимической театральностью закатила глаза:

– Я бы ответила, но вот незадача – оставила все ядовитые замечания в другой сумке. Прости.

Арчи не обратил на меня внимания, склонился к сестриной руке и нежно поцеловал ее.

– Рад был познакомиться, Фибс. Вот только Мерлина дождусь, попрощаться.

Я глянула на часы.

– Что, серьезно? А надо? Он в Британском музее, – сказала я сестре. – Начал ездить туда каждую субботу. Будет дома в четыре тридцать ровно. Он невероятно пунктуален.

На меня накатило облегчение. Через час-полтора оккупант покинет мою жизнь, и дальше, как уже было не раз, останемся лишь Мерлин и я...

Только в полшестого до меня дошло, что Мерлина еще нет. Я так увлеклась уборкой освободившейся комнаты, что не заметила, как пролетело время. Мерлин знал дорогу. Я провожала его раз десять, не меньше, пока маршрут не выгравировался у него в мозгу. Когда ему исполнилось шестнадцать, я разрешила ему ездить одному. У него был мобильный. И деньги на такси, если вдруг что не так. Я ткнула в горячую клавишу, к которой привязала его номер. Нет ответа. Позвонила в Британский музей и уговорила их вызвать его по громкой связи. Сообщила в полицию. Но дежурный в участке сказал, что они не разыскивают пропавших подростков как минимум неделю. Может, он сбежал. Как обстановка дома? От мысли, что мой доверчивый сын сейчас где-то в бесноватом мире, полном опасностей и чужих людей, в желудке стало тяжело и кисло.

В 18.30 я позвонила в транспортную полицию и рассказала им, что у моего сына Аспергер. Они предложили разослать его словесные портреты их сотрудникам на станциях, но в Лондоне это все равно что искать пресловутую иголку в таком же сене. Паника уже колотилась у меня в груди мотыльком. Может, ему надавали по голове где-нибудь в заброшенном переулке? Может, его похитил очередной педофил? Может, он упал на пути? От отчаяния у меня жгло в горле. Арчи спросил, каким маршрутом Мерлин добирается до музея, и отправился на поиски.

В семь вечера я села в машину и понеслась по местным «лежачим полицейским» к метро. Никаких следов моего сына. Я металась по улицам и, паркуясь прямо на проезжей части, врывалась во все любимые Мерлиновы норы – в пару кафе, в книжный магазин, в «HMV» на Оксфорд-стрит. Минуты ползли, а мое сердце лупило по ребрам.

Я позвонила Фиби, которая дожидалась у нас дома – вдруг Мерлин все же объявится. Никаких новостей. В восемь вечера я вырулила от музея к Британской библиотеке – туда он тоже частенько заглядывал. Город кишел людьми. Когда пошел дождь, прохожие заторопились, как пойманные мыши. Я гнала по улицам, дворники описывали лихорадочные дуги по стеклу, а потом, когда я резко глушила мотор, застревали на полдороге, как два задохнувшихся марафонца. Мечась между проворными автобусами, я