Пыльченко молчал. Он понял. Леший отвернулся и потопал дальше.
— Пошли, пошли, боец. Не отставай. Это у них галлюцинации, а не у нас. Типичный случай, понимаешь!..
В тишине отчетливо щелкнул зажим маски. Леший сплюнул.
— От гнили всякой и галлюцинации.
Почтальон не всегда звонит дважды, как в названии фильма. И трижды звонит, и четырежды. Сколько потребуется. Полные сдобные почтальонши в наброшенных на плечи курточках — словно выбежали на минутку из дома. Бегут, звонят, звонят. И почему они такие полные, раз им так много приходится бегать? Лица не то чтобы непривлекательные… Неуловимые. Заказное письмо из банка, телеграмма о смерти, повестка, повторное извещение на бандероль — лицо ничего не подскажет. Сперва распишитесь. Вот здесь. Всего доброго. У нее еще восемь адресов.
— Кто там, Миша?
Михаил Семенович Поликарпов, бывший хитроумный директор «Металлопторга», чемпион Госснаба по преферансу, стоял в прихожей, с озабоченным видом изучая некую серую бумаженцию. Держал он ее в руках так, будто ему вручили ее вместе с подзатыльником.
— Миша-а? — донеслось опять из гостиной. — Оглох, что ли?
— А-а!.. Ну да!.. — отозвался наконец Михаил Семенович, не отрывая застывшего взгляда от листка. — М-м… это… Почтальон приходил!
Жизнерадостный смех и аплодисменты аудитории. Инна Сергеевна смотрела в гостиной вечернее ток-шоу.
— От Зуевых телеграмма, что ль?
Михаил Семенович не ответил. Даже не услышал, кажется. Тихо, по-следопытски, перекатываясь с пятки на носок, он прошел по коридору и остановился у комнаты сына. Деликатно постучал.
— Дима. Дим. Открой, слышь.
Дверь приоткрылась. Там показалось молодое румяное лицо с несколько наигранной и так не идущей ему диггер-готской мрачностью в глазах.
— Не тарахти, погоди, — пробасило лицо в телефон, который держал у уха. — Ну, чего тебе?
— Тут повестка… Из эфэсбэ. Это тебе… — Михаил Семенович протянул сыну серую бумаженцию. И шепотом: — Ты мне можешь объяснить, что это такое?
— Какая еще эфэс…
Дима взял повестку. Прочел. Рука с телефоном опустилась. В трубке продолжал трещать чей-то беззаботный голос: «…и сидит в этой вентиляхе, зубы скалит… Я ему, ты чё, уёбок? А он мне… Ты слышишь, Рыба?.. Алё?..».
— Что там у вас такое, мальчики? — возникла, откуда ни возьмись, Инна Сергеевна в чем-то ярком, как гладиолусовая клумба. — Я тут как раз собиралась поставить…
Она осеклась, посмотрела на Михаила Семеновича, потом на сына.
— Что это за бумажка?
Симпатичные почтальонши попадаются редко. И вот какая странная зависимость: чем фешенебельней и дороже район, в котором ты проживаешь, тем они старше, хуже одеты и нередко выглядят даже как-то маргинально. Как будто государство специально подсовывает эти кадры богатым москвичам, чтоб тем было на кого излить невостребованные излишки щедрости. К примеру, в знаменитом поселке нефтепромышленников, что на Можайке, «заказуху» разносит тетка в древних нитяных чулках и всепогодной рабочей фуфайке с подпалинами.
Но хоть и с подпалинами, а — забегали, забегали… Даром, что Вампирыча нет дома, все равно бегают… Один охранник звонит другому, тот ищет хозяина, а вместо хозяина находит его жену. А может, не жену, а экономку. А может… Может, это вовсе дикторша с телевидения.
— Дак… Подписаться. Чирк — и досвиданьица, чё бегать-то? — ворчала, не понимала почтальонша. Топталась неловко в ослепительном малиново-золотом холле, хмурилась под ноги. — Ишь, настроили, друг друга найти в этом дворце не могут…
— Сейчас подойдет хозяин, без него нельзя. Подождите минутку, — холодно отрезала дикторша.
Она вышагивала на страусиных своих ногах туда-сюда, прижимая к уху серебристую «нокию». Ждала, когда ответят. Дождалась.
— Ну? Андрей, где Игорь Игнатьевич?.. А сразу сказать нельзя было? — Поморщилась. — Тогда ищите Марка Соломоновича, это по его части.
Хлопнула своим телефоном и исчезла. Почтальонша хотела было плюнуть (хлопнуть ей было нечем) и тоже исчезнуть. Но тут появился Марк Соломонович. Почему-то сразу стало ясно, что это именно Марк Соломонович.
— Хм… А я ничего подписывать не стану, — твердо сказал Марк Соломонович, изучив повестку.
— Не полагается, — так же твердо ответила почтальонша.
— Ничего страшного. Вот вам пятьдесят рублей, уважаемая… — Он открыл бумажник и протянул деньги вместе с повесткой. — Вы никого не застали дома. Договорились?
Она честно предупредила:
— Дак… Завтра ведь опятича приду. Это ж надобно вручить. Права не имею.
Марк Соломонович отсчитал еще несколько банкнот.
— Приходите через неделю. Там поговорим.
Поплевав на пальцы, она пересчитала деньги. Спросила с сомнением:
— Через неделю?
Многоопытный Марк Соломонович достал еще одну — всего одну, но очень красивую банкноту. Он поднял ее и подержал некоторое время в руке, как футбольный судья держит желтую карточку перед провинившимся игроком. Затем вручил почтальонше.
— Через неделю, — повторил он.
За тридевять земель от этого праздника жизни, в противоположной точке мироздания находится Измайловское кладбище и огибающая его улица 3-я Прядильная. Вот уж здесь, казалось бы, повестки с вызовом на Лубянку точно должны разносить старухи в черных балахонах с косой-литовкой на плече. Так нет. Дзынь-дзынь-дзынь. А там — совсем юная пышка в бейсболке с лихо загнутым козырьком.
— Вот. Распишитесь, — деловито, без всяких «здрасьте».
Бланк доставки. Ручка в специальном газыре на бейсболке. Выдернула из-за уха, протянула, смотрит куда-то мимо.
— А что там такое? — печально проговорил молодой человек с длинной немытой челкой.
Он пригнулся, близоруко прищурился, пытаясь рассмотреть листок у нее в руке.
— Не знаю. Сперва распишитесь.
— Это из Тайваня? Я там заказал на «е-бэй» одну…
— Чего? Мозги мне только… не это самое, понял? — Пышка сразу перешла на ты. — Расписывайся давай, или с участковым приду!
— Значит, точно не из Тайваня, — окончательно загрустил молодой человек и взял ручку…
…Почтальонов много, а следователь — один, по фамилии Косухин. Не толстый, не худой, не злой и не добрый. Обычный. И звать его Иван Сергеевичем. Костюм, сорочка, галстук. Кабинет три на четыре с половиной. Там сейчас ремонт, поэтому потолок сверкает антарктической белизной, а на стенах грязные потеки и свисают остатки обоев. И еще мирно пахнет краской, а у входа стоят мирные-мирные пластиковые ведра со шпатлевкой, и на них написано что-то жизнеутверждающе-восклицательное. Только по-польски. Ничего такого, кафкианского. Но почему-то наводит на мысли.
— …Значит, вы признаете, что проникали в охраняемые подземные коммуникации на территории Москвы?
— Нет. То есть…
— У меня есть копия официального предостережения, сделанного вам и вашим родителям майором
