последнее… — вынимая прелестный небольшой мужской портрет во весь рост, — последняя и лучшая моя работа — мой братец, мистер Джон Найтли. Еще немного, и он был бы готов, но тут меня обидели, я убрала его прочь и дала себе слово, что никогда больше не стану писать портретов. Нельзя было не обидеться — я так старалась, добилась такого сходства, — миссис Уэстон находила, что сходство разительное, — чуточку приукрашено, быть может, излишняя красивость, но такой недостаток простителен, — и после всего этого услышать, как моя милая сестрица холодно роняет: «Да, отдаленное сходство есть — но в жизни он, конечно, гораздо лучше». Мало того что мы измучились, уговаривая его позировать! Мне сделали большое одолжение… Одним словом, все это было просто нестерпимо, и я решила, что не стану его заканчивать ни за что — недоставало еще, чтобы всякому гостю на Бранзуик-сквер объясняли, какой это неудачный портрет… В общем, повторяю, я поклялась себе не писать больше портретов. Но теперь, ради Гарриет, а вернее ради собственного удовольствия, и поскольку здесь покамест ни жены, ни мужья не замешаны, я нарушу свой зарок.

На мистера Элтона это последнее соображение произвело, казалось, весьма сильное и приятное действие; он подхватил его, повторяя: «Покамест не замешаны — как справедливо! Вот именно. Покамест!» — с такою подчеркнутой многозначительностью, что Эмма подумала было, не лучше ли ей теперь же уйти, оставив их наедине. Но ей хотелось тотчас взяться за работу, а объяснение могло и подождать.

Решить, какого рода и размера писать портрет, было для нее делом недолгим. Он будет, как и портрет мистера Джона Найтли, писан акварелью, во весь рост, и предназначен, если она им останется довольна, занять почетное место над каминною доской. Сеанс начался; Гарриет улыбалась и краснела, боясь нарушить свою позу и выражение лица и являя пристальному взгляду художницы премилое смешение юных чувств. Но как было Эмме работать, когда за спиною у ней топтался мистер Элтон, следя за каждым штрихом карандаша? Нужно отдать ему справедливость, он расположился так, чтобы пожирать ее глазами, не мешая ей, но этому все же следовало положить конец, попросив его отойти на другое место. Ей пришло в голову занять его чтением.

Не хочет ли он оказать им добрую услугу и почитать вслух? Под чтение и работа лучше спорится, и мисс Смит не так утомительно будет позировать.

Мистер Элтон с готовностью согласился. Гарриет слушала, а Эмма спокойно занималась своим делом. Ей приходилось мириться с тем, что он поминутно вскакивал и подходил посмотреть, но что взять с влюбленного? Стоило ей на мгновение отнять карандаш от бумаги, и он уже порывался взглянуть, как подвигается работа, и рассыпаться в похвалах. Трудно было бы сердиться на такого, как он, ценителя, который от полноты чувств ухитряется обнаружить сходство, когда его еще быть не может. Верность его суждений была, пожалуй, сомнительна, но его любовь и желание сделать приятное не вызывали сомнений.

Сеанс прошел во всех отношениях успешно; Эмма осталась очень довольна первоначальным наброском и полна была желания продолжать. Сходство было схвачено, поза выбрана удачно — она хотела лишь подправить кое в чем фигуру, слегка прибавив ей росту и изрядно прибавив грации, и твердо верила, что рисунок получится очаровательный и с честью займет предназначенное ему место, служа непреходящим свидетельством красоты одной из них, искусства другой и их обоюдной дружбы — и, возможно, навевая также приятные воспоминания иного свойства, которые сулит оставить нежная привязанность мистера Элтона.

На другой день Гарриет предстояло позировать снова, и мистер Элтон, как того и следовало ожидать, умолял, чтобы ему опять дозволили при сем присутствовать и читать им вслух.

— Сделайте одолжение. Мы только рады будем принять вас в свою компанию.

Назавтра работа над картиною сопровождалась теми же изъявлениями учтивости и любезности и, ко всеобщему удовольствию, подвигалась успешно и споро. Портрет нравился всем, кто б ни увидел его; что же до мистера Элтона, он пребывал от него в совершенном упоении и, заслышав хоть слово критики, тотчас вставал на его защиту.

— Мисс Вудхаус наделила свою приятельницу тем единственным, чего не хватало красоте ее, — заметила ему миссис Уэстон, нимало не подозревая, что обращается к влюбленному. — Выражение глаз передано очень верно, а вот таких бровей и ресниц у мисс Смит нет. И это портит ей лицо.

— Вы находите? — возразил он. — Я не согласен. По-моему, портрет верен до малейших подробностей. В жизни не видывал такого сходства! Тут, знаете ли, надобно брать в расчет игру света и тени.

— Вы сделали ее выше ростом, Эмма, — сказал мистер Найтли.

Эмма и сама знала, что это правда, ей только не хотелось в том сознаться, мистер же Элтон с горячностью вступился:

— Выше ростом? Помилуйте, нисколько, то есть ничуть не бывало! Посудите сами, ведь она сидит — что, естественно, представляет ее нам в ином… что, короче, именно и создает впечатление… нельзя же, знаете ли, не соблюдать пропорции! Пропорции, перспектива, а как же… Нет, помилуйте, он создает впечатление именно такого роста, как у мисс Смит. Именно, уверяю вас!

— Красиво, — сказал мистер Вудхаус. — Прехорошенький рисунок! Впрочем, они у тебя все красивые, душенька. Не знаю, кто еще так нарисует. Одно только не слишком мне нравится — она сидит, как видно, на открытом воздухе, а на плечах — ничего, кроме легкой шали, так и простудиться недолго.

— Но, папенька, предполагается, что дело происходит летом, в жаркий летний день. Взгляните на это дерево.

— Сидеть под открытым небом, душенька, всегда небезопасно.

— Вы вольны говорить что угодно, сэр, — воскликнул мистер Элтон, — но, должен признаться, я считаю, что поместить мисс Смит на открытый воздух — замечательно счастливая мысль, дерево написано с такой душой! Неподражаемо! Всякий иной фон был бы не в пример менее сообразен. Безыскусственность, отличающая мисс Смит, — и вообще… — нет, это дивно! Глаз не оторвать. Никогда не видывал такого сходства.

Теперь нужно было вставить картину в раму, но здесь имелись свои трудности. Это следовало сделать без промедлений, и сделать в Лондоне, и через понимающего человека, на вкус которого можно положиться, а обратиться к Изабелле, обычной исполнительнице всяческих поручений, было на сей раз нельзя, ибо стоял декабрь месяц, и мистеру Вудхаусу подумать страшно было о том, чтобы дочь его ступила за порог дома в пору декабрьских туманов. Однако стоило прослышать об этих затруднениях мистеру Элтону, как они тотчас были устранены. В своей готовности оказать любезность он не ведал устали. Когда бы это дело доверили ему, с каким бесконечным удовольствием он бы его исполнил! Он готов отправиться в Лондон в любую минуту. Невозможно передать, какую радость ему доставит такое поручение.

Он слишком добр! Она и мысли не может допустить — ни за что не решится она утруждать его такими хлопотами!.. Ответом, как и предполагалось, были новые мольбы и уверения, и через несколько минут дело было улажено.

Мистер Элтон должен отвезти рисунок в Лондон, выбрать раму и отдать надлежащие распоряжения; она знает, как упаковать картину, чтобы она не пострадала дорогою и в то же время не слишком обременяла собой мистера Элтона — а мистер Элтон меж тем, казалось, только того и опасался, что его недостаточно обременят.

— Что за бесценная ноша! — молвил он с нежным вздохом, принимая от нее рисунок.

«Не слишком ли он для влюбленного любезничает со мной, — думала Эмма. — Я бы сказала, слишком, но, вероятно, есть сотни способов вести себя, когда вы влюблены. Он превосходный молодой человек и очень подходит Гарриет — „именно то“, говоря его же словами, — и все-таки он столь усердно вздыхает, и томится, и расточает комплименты, что, будь я его предметом, я бы этого не вынесла. Мне и как приближенной перепадает с лихвою. Но это лишь в благодарность за Гарриет».

В тот самый день, как мистер Элтон отбыл в Лондон, Эмме представился случай оказать своей приятельнице новую услугу. Гарриет, по обыкновению, вскоре после завтрака уж была в Хартфилде, а спустя некоторое время ушла домой, с тем чтобы вновь воротиться к обеду; вернулась, однако же, ранее условленного часа, разгоряченная, в большом волнении, и объявила, что произошло нечто чрезвычайное, о чем она жаждет рассказать. Все разъяснилось за полминуты. Придя в дом миссис Годдард, она узнала, что час назад туда заезжал мистер Мартин и, услышав, что ее нет дома и неизвестно в точности, когда ее ждать, оставил для нее небольшой пакет от своей сестры, а сам уехал; вскрыв пакет, она обнаружила две