— Я, наверное, влюбился в тебя с самого первого взгляда. Тогда, в Слатине. — Голос Михая был хриплым. — Почему ты отказала мне тогда?
Дарина до крови закусила губу:
— Ты трус и обманщик! Вспомни, как бегал за моей младшей сестрой!
— А ты себя вспомни — глыба неприступная! Честь рода, политические интересы, воля батюшки! Обязательства тебе подавай да обещания в жизнь не лезть!
— А сам, а ты…
Злость захлестнула домну Мареш тугим жгутом. Она бросилась на обидчика, глотая слезы. Михай принял ее в объятия, осторожно положил на постель:
— Ну все, все, красавица моя, оставим прошлое в прошлом…
Дарина не сопротивлялась. У них было здесь и сейчас. И это «сейчас» было для нее гораздо важнее прошлых обид и даже будущих неурядиц. Отвечая на поцелуи любимого, она вдруг подумала, что это их первый раз в человеческом теле. А потом ей стало не до размышлений.
Мне не было страшно, вот нисколечко. Подумаешь, в зазеркалье попала! Тем более что темнота быстро кончилась. С порывом ветра налетела стая мелких светлячков, усыпала стены мерцающим пологом. Я на мгновение ощутила себя очень маленькой, не больше букашки-огонька. Потому что зал, знакомый мне по разделенному с Трисветлым Ивом сну, был огромен. Я тряхнула головой. Размер значения не имеет, умение важней. Неторопливо обходя помещение, любуясь голубоватыми прожилками мрамора и ажурной резьбой толстых колонн, я, как могла, утешала себя первыми пришедшими на ум изречениями. Что в лоб, что по лбу… Мал золотник, да дорог… Даже если тебя проглотил медведь, у тебя есть целых два выхода. Кстати, его-то мне на глаза и не попадалось. Не медведя — выхода. А если это не сени, не преддверие, а тупик? Если затащило меня сюда чьей-то злой волей просто для того, чтобы под ногами не путалась? Вот и буду тут до морковкина заговенья зал шагами мерить, пока не помру.
— Долго же ты меня искала!
Ленивый голос, сталь и мед, шелк и колючки. Из-за ближайшей колонны мне навстречу вышел Дракон. Мой невидимый морок исчез, видимо отслужив свое. Сердце билось где-то в горле, мешая говорить.
— Как смогла — пришла.
— Молодец! — Влад тряхнул волосами, из складок черного плаща появилась бледная рука, убирая с лица непослушную прядь. Очень странный жест, слишком картинный, слишком… Женский?
— Так, значит, ты сюда от всех арадских неурядиц скрылся?
Господарь пожал плечами.
— От себя не убежишь…
Что-то было не так — нелепо, неправильно. По спине бежали мурашки, на этот раз вовсе не от близости суженого.
В два длинных шага он подошел ко мне, заглянул в глаза, лицо его осветила жесткая улыбка.
— Как долго я ждал тебя, страдал, но верил, что ты явишься ко мне, моя маленькая ветреница. — Его руки твердо взяли меня за плечи.
Я вырвалась, отпрыгнула назад и вздернула подбородок:
— О твоих мучениях мы потом поговорим, при случае. А лучше давай ты мне письмо об этом напишешь — длинное и печальное.
Улыбка Влада стала безумной.
— Видимо, я преувеличивал твое ко мне расположение.
— Да я тебя, потвору, ненавижу! — припечатала я. — Могла бы — голыми руками задушила бы за то, как ты Зигфрида покалечила.
Мгновение Дракон размышлял, потом громко, весело расхохотался. Лицо его поплыло, волнами заходил вещуний балахон. Истинный лик Хумэнь будто вытаивал из-под снега. Лисица оказалась прехорошенькой — смуглокожей и широкоскулой. Острый треугольный подбородок украшала ямочка, а раскосые глаза весело глядели из-под пышной челки.
— Что ж я на вас, яггов, никак управу не найду? Кого ни представлю — не верите.
— Так ты с бабушкой моей повстречалась? И как она — жива, здорова?
— Пошли, ветреница, — оставив мой вопрос без внимания, скомандовала лиса. — Господин ждет.
— А как ты меня приманила, каким колдовством? — послушно следовала я за провожатой, решив, что кровная месть может и подождать. — Там же точно путеводная нить была.
— У господина много фокусов в запасе, — охотно отвечала Хумэнь. — Он по-разному может на других влиять: через сны, плотские желания, мечты…
Понятно! Значит, память мне не просто за «спасибо» вернули.
— Мы сейчас где?
— В месте, которого нет, — хихикнула лисица, — ни на картах, ни в памяти людской.
— Мир-то хоть наш?
— Ваш. — Спутница вдруг остановилась и серьезно поглядела на меня. — Знаешь, что мне в тебе нравится, девочка? Твоя страсть к знаниям. Умеешь ты и слушать, и вопросы задавать. И, знаешь, я тебе отвечу. Потому что сегодня ты будешь принадлежать моему господину — и духом, и телом, и разумом, и никому не сможешь поведать о том, что услышала.
Уж не знаю, чего в этот момент от меня ожидали. Что я заору «нет, молчи, лучше дурочкой помру»? Или паду ниц, подчеркивая архиважность момента? Или в обморок брякнусь? Не на таковскую напали, ёжкин кот!
— Выкладывай, — поторопила я слегка растерявшуюся лису. — Времени-то не особо…
Он поцеловал ее полуприкрытые глаза. Задремавшая было Дарина вздрогнула и села на постели. Михай с шаловливой улыбкой потянул на себя простыню:
— Пора просыпаться, соня.
Она тихонько зарычала выгибаясь. Тело приятно ныло.
— У меня сколько угодно времени. Неужели ты забыл, что я под стражей?
— Досточтимная домна Мареш, — проговорил он с дурашливой серьезностью. — Я пришел предложить вам свободу.
— Но как? — Не обращая внимания на свою наготу, она вскочила с ложа, радость близости сменилась недоумением. — Ты не хочешь брака? Как же я раньше не догадалась! Ты получил то, что хотел, а теперь…
— Вот не умею я с женщинами разговаривать, — сокрушался Михай, притягивая к себе ее, недовольную и дрожащую. — Красавица моя, свет мой ясный. Неужели ты могла подумать, что я…
Жаркими поцелуями покрывал он ложбинку между ее грудями, гладил по спине, все больше распаляясь.
— Я люблю тебя, я хочу на тебе жениться. Но не так, не потому, что этого хочет моя властолюбивая матушка. Бесценная моя, я спрячу тебя в тайном месте, и как только вся эта политическая катавасия закончится, мы принесем брачные обеты перед серебряным ликом Тзеваны. Верь мне.
Дарина застонала, отвечая на поцелуи. Он, тяжело дыша, отстранился:
— Одевайся. Нам надо идти.
— Куда? — спросила Дарина, натягивая платье еще дрожащими от возбуждения пальцами.
Голова Михая вынырнула из ворота рубахи:
— Вам, домна Мареш, предстоит охранять самое ценное, что есть у вашего жениха.
— Будущего ребенка? — Она повернулась спиной, чтобы он помог ей с застежками.
— Кхм… Ты права… — Его рука нежно прикоснулась к ее животу. — Ребенок — это самое важное. Но я хочу, чтоб ты сберегла моего господаря.
Мыслей было много. Даже слишком много. А самая яркая из них была — почему я постоянно на бегу размышляю? У нормальных людей для этого привалы какие-то предусмотрены, кабинеты с уютными
