Гена купил программку. Театральный роман по полной программе – с контрамаркой, буфетом и биноклем. Давно я так чинно не выходила в театр. Это называлось «старомодное ухаживание». И это было прелестно.

Давали французский водевиль. Говорят, есть люди кино и люди театра. Я человек кино – теперь это ясно. В театре меня смущало количество условностей и «как бы». Здесь не было той концентрации жизни, через которую я только что прошла. В театре жизнь размазывалась и дробилась на сценки, хохмочки, трюки. А может, просто спектакль был плохой.

– Импотенто! – закричала брюнетка на сцене, обращаясь к брюнету в лаковых штиблетах.

Очень плохой!

Зал загоготал. Гена затрясся рядом со мной в припадке смеха и размашисто бил кулаком о кулак.

В перерыве мы ели бутерброды с картонных тарелок. Я обратила внимание на Генин свитер – в ярком свете антракта видны были катышки.

– Тебе все нравится? – спросил Гена.

– Все отлично, – соврала я и устыдилась своих мыслей. Он изо всех сил пытался устроить мне праздник. А я, классический московский сноб, оценивала его вкусы и тряпки. Точно так же глянец оценивал меня. С калькулятором. Получается, что Краснова права – я быстро научилась быть сукой.

– А ты говоришь, кино! Вот театр – живое искусство, его при тебе делают, как шаурму. Сейчас бы мяса, да?

Второе действие оказалось ужаснее первого.

– Погуляем или поедем куда-нибудь? – спросил он, когда мы вышли на бульвар.

– Погуляем.

– Пойдем в кафе. Знаешь тут где-нибудь недорогое? Веди меня, ты же москвичка!

Я просканировала местность. «Пушкин», «Турандот» – дорого. Кафе «Консерватория» – недешево, к тому же можно нарваться на знакомых. Оставались «Елки-палки» и «Кофе-бины» на Дмитровке.

В кафе Гена мужественно вручил мне меню.

Есть хотелось ужасно, но я выбрала скромный бутерброд. Уже начинаю экономить Генины деньги. Вот она, плата за демократический выбор. С Канторовичем я бы сейчас сидела в «Турандот».

Полпервого он начал нервничать. И поглядывать на часы. Ну да, скоро же пересадка закрывается.

– Хочу часы купить, – сказал он, перехватив мой взгляд. – Солидные какие-нибудь. Чтобы долго носить. Я вот думаю – Tissot. Долларов за 700 можно нормальный Tissot взять.

У Канторовича был Patek Philippe тысяч за… Со мной происходило что-то странное. Я же вообще-то не про деньги. Но почему-то в голове включился калькулятор, который минусовал из величины «Канторович» сумму по имени «Гена», и в остатке получался снова Канторович. Александр Борисович.

Потом Гена сел в мою машину.

– На чай в твоем доме я могу рассчитывать?

– То есть ты…

– Я все сказал. Решение за тобой.

А вдруг у нас получится? Надо было перебить, затереть новым человеком ту историю. После Канторовича у меня… Стоп. Что-то сегодня я слишком часто вспоминаю про него.

Я включила поворотник и отъехала от тротуара. Пусть будет Гена.

За чаем Гена не затыкался.

– Скажи, а журналистам нормально платят? Квартиру можно купить?

Мне стало смешно.

– Можно. Это вопрос медицинский, а не финансовый. Если здоровья хватит протянуть до 70, куплю раньше, чем умру. Года на два.

– Сильный характер у тебя. Женщине с таким характером тяжело будет.

Вот черт! Психоаналитика я сегодня не вызывала, ждали еб…ря.

– Если бы твои родители переехали на дачу, а ты в их квартиру, я мог бы у тебя комнату снимать.

Гену, как всякого бездомного провинциала, мучил вопрос столичной недвижимости. А я напряглась. Как всякий обладатель московской прописки.

– И как ты себе это представляешь? Я буду жить с тобой вместе?

– Я не про жить пока. Просто как друзья сначала. А я бы тебе массаж делал. И продукты дешевле на двоих покупать.

Мне нравится это «пока».

– Это неудобно. И родители не согласятся.

– Ты что, купилась? Да я же шучу! Проверочка была на столичные понты. Ты реагируешь, как типичная москвичка. Что, не прав? Ладно, я чушь какую-то несу, тебя расстраиваю. А тебе пора баиньки, глаза вон красные.

Он что, не собирался?..

Гена собрался мигом – натянул дубленку, шапочку-петушок, за которую мне было стыдно перед всей