гламурной смеси меня подташнивало. Пусть завтра не будет прически, наплевать – мне нужна чистая, проточная вода, льющаяся прямо в темя.

Я прошлепала в комнату. Открыла окно – и вдохнула. Люблю ночной воздух европейских городов – все равно, где это, и все равно, какой это город. Тишина, шорох шин – кто-то проехал по соседней улице, горшки с цветами, балкон напротив, стук ставень, запираемых на ночь. Благополучная, уютная тишина, в которой так хорошо засыпать. Звонок! Я вздрогнула. Кто это – три часа ночи?

– Борисоф?

Это была Жаклин. Меня опять затошнило. Как же все-таки я напилась.

– Ты забыть мой утюг. Принести сейчас!

Что еще она собиралась гладить? Янину грудь или платье?

– Жаклин, может быть, завтра?

– Иди сейчас! Яна, Борисоф идет! – крикнула она куда-то в сторону.

Хорошо, что я пьяная. Во всяком случае, не обязана себя контролировать.

Я посмотрела на себя в зеркало. Сейчас ты получишь, сука! Если попробуешь! Я надела под халат джинсы. Для страховки.

Дверь открыла Оксана. Слава богу, не Жаклин. С бутылкой шампанского.

– Хочешь?

– Нет, – я протянула ей утюг.

– Заходи, сама Жаклин отдашь.

– Какая разница, возьми ты.

– Заходи!

– Оксан, я не понимаю, зачем.

– Давай, давай, иди!

Если что, я буду орать. Жаклин танцевала посреди номера с бокалом в руке, закрыв глаза. Музыки не было, телевизор работал бесшумно. Яна и Маруся лежали на кровати в туфлях и вышелушивали арахис из соленых скорлупок.

– Жаклин, вот утюг. Спасибо.

– Иди сюда, Борисоф!

И она пошла ко мне, раскинув руки и выплескивая шампанское на ковер и на свою норку, которая валялась под ногами. Я пятилась назад. Она уже вцепилась в воротник моего халата.

В номер позвонили.

Я ринулась к двери. Халат распахнулся на груди. Мы с Оксаной схватились за ручку одновременно. На пороге стоял парень с подносом – две бутылки Diamonds, клубника и шоколад. Тошнотворный гламурный набор. Мальчик смотрел на меня, на мой халат, который я пыталась запахнуть одной рукой. Я отпихнула его в сторону и понеслась по коридору. Черт, утюг!

Притормозила. Возвращаться было нельзя. Я заняла стратегическую позицию у лифта. Надеюсь, она не интересуется мальчиками. И точно – через пять минут парень появился. И воззрился на меня. Улыбался он нехорошо. Я сунула ему утюг.

– Take off этот чертов айрон и неси to room 431, please!

Меня все-таки стошнило. Я боролась до последнего – в таких интерьерах, среди бархатных пуфиков и хрустальных плафонов, гадить было стыдно. Человеческая слабость оскорбляла совершенство идеального дизайна. Но я ничего не могла с собой поделать – мерзкие французские какашки выливались из меня фонтаном, шедевры высокой кухни, обезображенные моей несовершенной натурой до состояния дерьма. Из позолоченной рамы, висевшей над раковиной, на меня смотрела испуганная маленькая девочка, опухшая от слез и алкоголя. Мне было жалко себя, испорченные новые джинсы и красивую еду, созданную трудом и любовью стольких людей. Жалко было впечатлений от студенческого Парижа, которые навсегда теперь забиты этим отвратительным привкусом рвоты. А еще было жаль, что некому меня пожалеть. И что я даже не смогу увидеть Сашу – я откажусь от этого интервью и навсегда поссорюсь с Полозовым.

На следующий день все было как обычно. Экскурсия в бутик L’Or на Вандомской площади, обед с Бриссаром. Снова несли шампанское и изысканные козявки, но ни супа, ни чая не дали. Я уже не пила – просто глотала с отвращением жидкость, которая стоила тысячу евро за бутылку. На Жаклин я старалась не смотреть. А она вела себя как всегда. И девочки тоже. Я даже подумала – а вдруг ничего не было? Просто я напилась до чертиков, до галлюцинаций. На два часа нас выпустили из плена – я забрела в Galeryes Lafayette, по соседству с гостиницей, но ничего не купила, без настроения шопинг не шел. В уличном кафе выпила, наконец, чаю. Первый раз за двое суток. Я сидела и дышала, чувствуя, как меня лечит воздух этого города. Если бы я прожила здесь еще день, то выздоровела бы окончательно. Вечером мы отравились еще раз – опять то же гламурное пойло и омары в устричном соусе.

– Выпьем за Жаклин-вояж! – провозгласила Яна.

Это была такая традиция. Все, что здесь происходило, называлось Жаклин-вояж. Путешествие luxury- уровня в стиле glam, о котором так мечтала моя Краснова. В финале каждой поездки журналисты чествовали хозяйку и виновницу торжества, полпреда гламура в России.

– Да здравствует Жаклин-вояж! – кричала Яна.

– Ура, Жаклин! – кричала Оксана.

– Je t’aime, Paris, – тихо сказала Настя.

В самолет мы сели пьяные. После двух дней, в котором не было ложки теплого мирного супа, в желудке поселился кто-то чужой, и я с трудом таскала тяжелое, как будто не свое, тело. Насти с нами не было. Она