– Что? Что ты говоришь?
– Они написали, что ты за рулем была, да?
– Ты что? При чем здесь… Почему за рулем? Алена, ты с ума сошла?!
Действительно, с ума я сошла. Я же по телефону про это спрашиваю.
– Я тебя поняла. Вернее, не так поняла.
– Вот именно! Алена, приезжай срочно! Приезжай, умоляю! Ольховский никого не пустит, конечно, но они же везде пролезут, правда? Я даже телефон не могу включить. Они разорвут меня! Журналисты эти разорвут меня! Я не знаю, что делаааа…
Она снова зарыдала.
– Эй, прекрати! Прекрати, слышишь? Тебе нельзя реветь, опухнет лицо. Я сейчас приеду!
Я пыталась найти баланс между сложными чувствами внутри меня. Облегчением от того, что мучительная тайна прорвалась наружу и это облегчило мою ношу, и неуютным совестливым ощущением, что это недостойно – испытывать облегчение, когда чужая беда стала горше.
Через полтора часа, преодолев последовательно заторы на Садовом, Кутузовском и Рублевке, я вошла в палату.
Это была первая полоса. Через всю страницу крупно:
«СЕНСАЦИЯ!!! Знаменитая телеведущая Анастасия Ведерникова разбилась в Ницце! Смертельная автокатастрофа закрыла путь на ТВ!
Шокирующие подробности на стр. 5!»
Похоже на некролог. Хорошо, что вполне узнаваемая Ведерникова сидела рядом – опухшая, заплаканная, в бинтах и слезах, но живая и относительно здоровая. И хорошо, что желтая газета сделана по принципу комикса. Этот отвратительный шрифт и веселенькие новости вокруг да около этих ужасающих черных букв сразу снижали градус катастрофичности ожиданий:
Хотела бы я посмотреть на людей, которые делают такие газеты. Тут как раз актуален мамин фирменный вопрос – и где они новости берут?
Листок назывался «СС». «Светские скандалы». СС – неплохое название для газеты. Спецкорр СС, главный редактор СС, штурмбаннфюрер СС…
Я нашла стр. 5, обильно унавоженную душераздирающими рекламными выкриками:
И так далее, и тому подобное.
Слава богу, ни слова про полицию и расследование…
Настя теребила за ухом повязку, поддерживающую сложную бандажную конструкцию, созданную пластическим гением Ольховского. Швы ей уже сняли.
– Не трогай, пусть заживает, – сказала я, отложив газету.
– Чешется, не могу. Ну, что ты думаешь? – она умоляюще смотрела на меня.
– Плохо, но не смертельно. Я думала, что хуже.
– И что теперь делать?
– Сначала понять надо, кто тебя слил. Что ты сама думаешь?
– Не знаю. Как ты считаешь, Алена, это можно через газету установить?
– Теоретически да. А практически тебе никто не скажет. У меня в такой прессе даже знакомых нет.
– Ален, извини, я тут думала… Только ты не обижайся, ладно?
– Ну…
– Ты никому не говорила? – Настя потупила взор.
– Я?! – учитывая, во что мне обошелся кошмар с Ведерниковой, меньше всего я хотела бы разменять свои усилия на такую вот дешевейшую статью! – Ты вообще думаешь иногда?! Нет, я не говорила! Здесь не ищи.
– Но на пустом месте не может быть?
Не может. Это точно. И про сломанный нос откуда-то взято.
– Может, Ольховский? – предположила Настя.
– Вряд ли. Рискует гонораром. Ему же много платят?
– Прилично. Более чем. Даже для Сашки это заметно.
Для Сашки, бр-ррр! Ладно, сейчас не об этом.
– Давай так. Перечислим всех, кто знает, – сказала я.
Получилось: Настя, я, Канторович, Настины родители, Ольховский и его персонал (человек пять наберется), Волков, продюсер канала Цыганков (без подробностей). Все.
– А Аня?
