– Да не схожу я с ума! – весело отвечала Лиза. – Все очень даже наоборот. А в гости приезжай, конечно! Буду рада!

– Да? Ну, я сейчас. Купить чего-нибудь по дороге? Ну, кроме зеленки, разумеется.

– Ой, купить, Алеша! Мне тут много чего уже надо.

Наговорив в трубку много всякого разного из того, чего ей следует привезти – из детской еды в основном, – Лиза пошла укладывать близнецов спать. Время было позднее, и хотя глаза у них и без того слипались, положенную сказку на ночь она им все же успела рассказать. Вообще, придумывать за эту быстро пробежавшую неделю она очень даже насобачилась, можно сказать, во вкус вошла – всевозможные сказочные сюжеты сами откуда-то прямо-таки ломились в голову, как писателю-фантасту или легендарной Шахерезаде. Близнецы слушали ее открыв рот, и засыпали, так и не дождавшись положенного сказочного хеппи-энда. А на следующий день требовали продолжения. И опять засыпали. Конца сказки Лиза и сама не знала. Да и не хотелось, наверное, никакого такого конца.

– …И вот решил тогда Иван-царевич, совсем отчаявшись, обратиться на Змея-горыныча в суд. Взял перо, бумагу и стал писать ходатайство на имя самого главного и справедливого судьи в Тридевятом царстве-государстве, – тихо и монотонно продолжала она свое повествование, наблюдя за тем, как последний раз взглянули на нее мутно-сонно Глебкины глаза и смежились плотно вслед за Борискиными. Он почему-то всегда засыпал позднее брата.

Прикрыв их одеялом поплотнее, она на цыпочках спустилась на кухню, выглянула в окно. Алешина машина уже стояла у ворот, и, видимо, давно. Увидев, как он возмущенно-обиженно мигнул ей в окошко фарами, Лиза заторопилась на крыльцо, бегом пробежала по дорожке.

– Заславская, ты чего? Совсем обнаглела? В гости позвала, а сама телефон отключила! И звонок на воротах не работает! Что, думала, я через забор буду перелазить?

– Да я все это хозяйство отключила на время, Леш! Детей укладывала. Чтоб они не испугались… Ну ладно, не сердись. Пойдем в дом. Сейчас кофе сварю.

– Ну, ты даешь, Заславская… Мери Поппинс хренова, – ворчал Алеша, вытаскивая плотненькое тело из машины. – Стою тут перед воротами, а ей и дела нет. Другая бы, знаешь, на твоем месте.

– Да, ты прав. Я знаю все, не продолжай. Другая бы на моем месте оделась-накрасилась-надушилась да стол шикарный накрыла, да с радости бы заикаться начала, что такой мужик ее навестить приехал. Конечно, ты этого всего на самом деле очень даже достойный. Честное слово. Только у меня сейчас другие радости, знаешь.

– Да все я понял про твои радости, – махнул он в Лизину сторону, усаживаясь в кресло перед камином. – Ты что, поэкспериментировать над своей налаженной жизнью решила?

– С чем поэкспериментировать?

– С материнством. Ты же ничего и никогда так просто, от одного только порыва ветра не делаешь. Тебе же все проверить-обосновать надо. И даже это вот… Это что, репетиция такая? Думаешь ребенка завести?

– Ну, пусть будет так. Считай, как хочешь, – задумчиво произнесла Лиза, глядя, не отрываясь, на каминный желтый огонь. – Может, ты и прав. Может, это у меня подсознательное так выпячивается. Знаешь, давно хотела радости материнства понять.

– И что, поняла?

– Ну, может, кое-что и поняла. Только не головой, а сердцем скорее. Что-то в этом есть. Вот я неделю не курю, представляешь? И не хочу, главное! А почему? Потому что детям вредно дымом табачным дышать. И у меня сама собой дурная привычка куда-то делась. Без лишних потуг и напрягов по ее бросанию. И кофе по утрам не пью, исключительно чуть подогретое молоко. И растрепой неухоженной по дому хожу, и меня это нисколько не раздражает. Ну, может, самую малость. Промелькнет иногда в голове какая-нибудь прежняя самолюбиво-прагматичная мыслишка да и растает быстренько. А сердце говорит – молодец, Лизавета, так держать.

– Ох, и не люблю же я таких разговоров, Заславская! – поморщился, повернувшись к Лизе, ее гость. – Это, мол, из подсознания, а то из сердца, а следующее из головы. Любите вы, бабы, из самого простого инстинкта сложную конфигурацию устраивать! Прямо хлебом вас не корми, дай только пофилософствовать на эту тему. Нет чтоб просто жить себе да доступными жизненными удовольствиями заниматься, ничего вокруг такого не наворачивая.

– Алеш, но ты же сам об этом заговорил! Ты спросил, а я всего лишь ответила.

– Да ладно! Давай уж лучше кофе неси, раз обещала. И еще один вопрос уточним – мне машину в гараж ставить?

– Зачем?

– Как «зачем»? На ночь.

– А ты что, ночевать у меня собрался? – насмешливо распахнула глаза Лиза.

– Ну да… А что тут такого? Сама же говоришь, что пианист твой малахольный свалил. Так что я вот он. Весь твой. Ну, насчет утешить, и все такое прочее. Да и вообще, неудобно как-то, что я на твоих делах заработал…

– Погоди… Ты что, своей драгоценной натурой, что ли, со мной рассчитаться решил? Отблагодарить меня таким образом хочешь, да? Ой, мамочки, не могу. Какой же ты все-таки милый, Алешенька! Прелесть просто.

Лиза моргнула растерянно и вдруг от души расхохоталась, прижав к щекам ладони. Ее всегда почему-то забавлял этот красавец парень. И умилял своей честной самоуверенностью, потому что она действительно была у него честной. Он даже и не пытался строить из себя светского денди или благородного мачо, а был именно таким вот – умным и сметливым, почти готовым профессионалом в своем деле и одновременно простым и до глупости уверенным в своей мужской неотразимости. Тульский пряник с черной икрой в начинке. Именно за эти качества она его и любила, и дружила с ним, как умела. И сейчас ни капельки не обиделась, а, отсмеявшись, взглянула виновато – уж очень сильно Алешенька напыжился от ее смеха и вроде как даже собирался сильно оскорбиться таким подлым пренебрежением. Тронув его за плечо, она произнесла как можно нежнее и душевнее:

– Спасибо тебе, конечно, за заботу, милый! Я понимаю, ты как лучше хотел. Спасибо, родной! А только утешать меня не надо. Утешают страждущих, а мне, наоборот, в последнее время очень хорошо и весело живется.

Кофе Алешенька так и не дождался. Обиделся все-таки. Да и то – он всей душой, можно сказать, и все такое прочее, а эта вредная бабенка возомнила о себе бог знает чего… Материнства захотелось, мать ее. Злился и ругался он про себя всю дорогу до города, пока не свернул в знакомый переулок, где снимала квартиру одна из его свеженьких пассий – хорошенькая-прехорошенькая студентка Лилечка, беленькая и веселенькая, без занудных комплексов, без всякой философской тяги к материнству.

А утром ее разбудил Лёнин звонок. Голос был еле слышен, но по знакомым, изученным за шесть совместно прожитых лет, интонациям Лиза поняла, что настроение хорошее. И прокричала в трубку:

– Ты почему не звонил так долго? Я же волновалась! Ну как? Что там у вас? Операция была?

– Я не мог позвонить, Лиза, извини. Никак не мог. А операцию еще позавчера сделали. Все прошло хорошо! Алину сегодня перевели в общую палату. Так что скоро приеду. Ты там как? Не измучили вас с Татьяной ребята? Потерпите немного…

– Нет, Лёня, не надо! Не торопись! Ты что, ее в больнице одну оставишь? Не беспокойся, ради бога, у нас все хорошо! Только вот приболели немного…

– Кто заболел? Борис? Глеб? А что с ними? Что-то серьезное?

– Да нет! Говорю же – не беспокойся! У них обыкновенная ветрянка.

– Татьяна на тебя сильно сердится?

– Да она к себе в деревню уехала.

– А кто с детьми сидит?

– Я.

– Что, всю неделю?! А работа как?

– Да никак! Да ты не думай! Все само собой очень хорошо устроилось, мне Алеша Завьялов помог.

– Я очень подвел тебя, да? Может, сегодня прилететь?

– Нет, что ты! Говорю же, не надо! Сиди там столько, сколько надо. И о детях не волнуйся, у них здесь