нами потери.

Еще больше окрепла боевая спаянность в эскадрилье. Все экипажи обычно ходили одной компанией. Различия в положении и воинских званиях сглаживались боевой дружбой, товариществом и одной судьбой в боевых вылетах. Командир полка и командир дивизии иногда предупредительно поругивали нас за некоторое ослабление дисциплины, но это только так казалось.

Перемена была только в способах проявления дисциплины. Суть дисциплины, заключающаяся в уверенности командиров в том, что боевые приказы будут выполнены немедленно и точно, не уменьшалась, а увеличивалась.

Противник выгружал резервы на станции Лихая и выдвигал их по дорогам к фронту в направлении Каменска. Полку была поставлена задача уничтожать выгружающиеся немецко-фашистские войска и задерживать выдвижение их к району боевых действий.

Утром 18 января двумя эскадрильями вылетели на выполнение боевой задачи. Я возглавлял пять самолетов первой эскадрильи. По маршруту к цели летели на высоте шестисот метров под почти сплошной облачностью. От моросящего дождя передний стекла кабин обледенели, что ухудшило видимость и ориентировку. Перед Каменском облачность разорвалась, и мы набрали высоту две тысячи пятьсот метров. Это оказалось весьма кстати, так как из Каменска нас внезапно обстреляли три зенитные батареи. Удар нанесли по выдвигавшейся от станции Лихая на север колонне автомашин и танков, уничтожив два танка и одну автомашину[128]. При возвращении от цели сплошная низкая облачность с обледенением заставила лететь нас на высоте сто-триста метров. Четверка бомбардировщиков, возглавляемая Гладковым, нанесла бомбовый удар по войскам противника у станции Лихая.

После посадки нам приказали снова нанести удар по резервам противника, следующим от станции Лихая на Каменск. В связи с низкой облачностью действовать было приказано одиночными экипажами.

Поставив боевую задачу и проверив подготовку экипажей, я приказал летчикам перед вылетом проверить исправность систем антиобледенения и отпустил экипажи.

— Рудь, хорошая погода нам предстоит для неуспешного вылета, — мрачно сказал Муратов.

— Заткнись и не каркай. Летали в погоду и похуже, — ответил Рудь.

Наш экипаж, преодолев обледенение и облачность местами до пятидесяти метров, нанес удар по автоколонне противника, вытягивавшейся от Лихой. Экипажи Чижикова и Озерова уничтожили на аэродроме Зверево один Ю-52 и повредили еще два транспортных самолета. Экипажи Рудя, Черкасова, Будаева и Муратова бомбили танки и автомашины противника в Лихой и на дорогах у Белогородцево и Содка, совершив еще по два вылета.

На аэродром Сарычи прекратился подвоз горючего и полк две недели не летал. Каждый день нам ставили боевые задачи. Летный состав в готовности к вылету все дни находился в землянке на аэродроме, но разрешения на вылет не поступало, и так день за днем.

Особенно томились в эти дни прибывшие на пополнение экипажи старших лейтенантов Шубнякова и Миленького. Это были очень хорошо подготовленные летчики и штурманы, но мы их в течение месяца не планировали на боевые вылеты, давая возможность освоиться, изучить воздушную и наземную обстановку в районе боевых действий. Экипаж Шубнякова готовился к боевым действиям особенно тщательно. Они каждый день тренировались, отрабатывая взаимодействие при отказе связи, отражении атак истребителей, пожаре и вынужденном покидании подбитого самолета. Штурман Богаев и стрелки Заболотный и Варфоломеев выточили кинжалы с наборными рукоятками из плексигласа, запаслись патронами и спичками.

Проверив их подготовку в конце января, я включил экипаж Шубнякова в боевой расчет на очередной боевой вылет.

25 января сообщили об освобождении нашими войсками города Миллерово, и одновременно из дивизии поступило распоряжение произвести рекогносцировку аэродромов Криворожье и Миллерово для перебазирования на них нашего полка. Куфта предложил мне слетать на Пе-2 вместе с ним на эти аэродромы и осмотреть их.

Когда мы прилетели в Миллерово, город местами еще слегка дымил догоравшими зданиями. На аэродроме валялись шесть разбитых бомбами немецких самолетов. Вокруг летного поля в беспорядке лежало различное авиационное имущество, бомбы и ящики с патронами, брошенные немцами при отступлении.

Обойдя уцелевшие дома на южной окраине аэродрома, мы не встретили ни одного местного жителя. В одном из домов мы обнаружили двадцать трупов немецких солдат, лежавших на искореженных двухъярусных нарах. В край комнаты попала и разорвалась под полом стокилограммовая фугасная бомба, уничтожив сразу двадцать гитлеровцев. Я обратил внимание Куфты на эффективность советской стокилограммовой фугасной бомбы, заметив, что система и методика оценки результатов наших бомбардировочных ударов несовершенна, за исключением фотоконтроля, но в эскадрилье имеется всего один-два аэрофотоаппарата, и самолеты с ними часто используют для полетов на разведку.

Оценив в Миллерово размеры летного поля, места стоянок и помещения для штаба полка и личного состава, мы перелетели на аэродром Криворожье.

Криворожье мало пострадало от боевых действий. Жители собирались после пяти месяцев немецкой оккупации. Аэродром был в хорошем состоянии с достаточным запасом горючего и боеприпасов.

Быстро нарисовав кроки[129] аэродрома и записав данные о возможностях размещения личного состава, штаба и запасах продуктов, а также имеющихся линиях связи, мы вылетели в Сарычи.

Наступавшая темнота вынудила нас произвести посадку на первом же встречном аэродроме около Поповки, на котором базировались штурмовики. На командном пункте мы встретили командира полка Ивана Тимофеевича Красночубенко, нашего бывшего командира эскадрильи по 57-му бомбардировочному полку. Мы были очень рады друг другу. Куфта и я рассказали Красночубенко о том, как воюет наш полк, а Красночубенко рассказал, что после ранения осенью 1941 года под Москвой он был назначен командиром штурмового полка, познакомил нас со своей женой — стрелком-радистом его экипажа, которая уже накрыла на стол, и рассказал об успехах и неудачах своего полка в наступлении на Среднем Дону.

Особенно беспокоил Красночубенко последний случай. Сущность его была в следующем. Неделю тому назад в одной из станиц бригада итальянских войск согласилась сдаться нашим наступающим войскам, но выторговывала какие-то условия сдачи в плен. Основные силы наших войск, обойдя станицу, продолжали развивать наступление, оставив для приема пленных неполный батальон.

Командующий фронтом приказал нанести удар штурмовиками по торгующимся итальянцам. Красовский несколько раз ставил задачу полку Красночубенко о нанесении ударов по этой группе итальянцев, но стоял сплошной туман над районом боевых действий, и Красночубенко не мог выпустить в полет ни одного штурмовика. Наконец, погода прояснилась, и Красночубенко во главе восьмерки штурмовиков вылетел на выполнение боевого задания, на котором настаивал Красовский.

Когда группа штурмовиков подлетела к станице, Красночубенко увидел, что из станицы по дороге на юго-запад вытягивается колонна тупорылых итальянских грузовиков.

— Опоздали, уходят, сволочи, — решил Красночубенко и подал команду перестроиться в колонну и атаковать уходящую итальянскую колонну с круга с нескольких заходов.

Летчики атаковывали точно, тем более что противодействия никакого не было, и сожгли половину автомашин колонны. Когда возвратились, узнали, что итальянцы в станице сдались, а наш батальон, забрав их автомашины, направился догонять ушедшую вперед часть.

— Хорошо, что при атаке колонны восьмеркой штурмовиков был ранен только один наш солдат, а то не знаю, как бы пришлось отвечать за этот удар, — закончил свой рассказ Красночубенко.

На другой день, рано утром, мы улетели от гостеприимного хозяина на свой аэродром в Сарычи.

Антошкин, выслушав результаты рекогносцировки, одобрил наше предложение перебазировать полк на аэродром Криворожье, и 7 февраля, несмотря на плохую погоду, полк, после выполнения боевого задания, произвел посадку в Криворожье.