Бруно действовал быстро и за месяц предупредил Beatles об увольнении, одновременно перестав защищать от полиции самого младшего из группы, который нарушал закон, запрещающий лицам моложе восемнадцати лет появляться в районе Гросс Фрейт после полуночи. К концу ноября Джорджа Харрисона депортировали.

В отношении остальных, решивших продолжить выступления без Харрисона, Бруно проявил предусмотрительность и намекнул, что если они посмеют принять приглашение «Тор Теп», то ночные прогулки по злачным местам города, полным всякого отребья, могут стать для них небезопасными. Как бы между прочим он упомянул о некой датской проститутке, которая вызвала гнев одного из владельцев ночных клубов и тело которой было выловлено речной полицией в Нейнберге. Полиция не смогла определить причину смерти.

Двое сопровождавших Бруно громил покачали головами и зацокали языками, выражая скорее притворное сострадание, чем возмущение грехом, за который последовала такая суровая кара. По их жестокой и потрепанной внешности — изуродованные уши, низкие, как у неандертальцев, лбы, проломленные, похожие на дверные ручки носы — можно было без труда догадаться, что вышибалы «Кайзеркеллер» обожают издеваться над слабыми. Эти садисты всегда были в распоряжении Кошмидера, если он считал, что заблудших британских музыкантов следует вернуть на путь истинный.

Теперь безопасность казалась Beatles столь же недостижимой, как и Англия, куда они собирались вернуться. Отрабатывая последние дни контракта в «Кайзеркеллер», музыканты размышляли, с чего начнется их путешествие домой: с больницы или катафалка. Однако к насилию прибегать не пришлось: Джордж Бруно сделал так, что Пита Беста и Пола Маккартни в наручниках посадили в полицейский фургон и после допроса депортировали из страны, предъявив сфабрикованное обвинение в поджоге.

Из группы в Гамбурге остались двое, но оба не могли никуда устроиться, поскольку объявился официальный документ о том, что Beatles, выступая все эти месяцы в «Кайзеркеллер», не имели разрешения на работу в Германии. Стюарт остался у своей возлюбленной, а у Джона не осталось иного выхода, кроме как вернуться домой.

Он бросил свои вещи дома, в холле Мендипса, и помчался наверх, бормоча: «Никогда в жизни». Мими показалось, что Джон похож на беженца из разоренной войной Европы 40–х годов. Тем не менее на следующее утро он как ни в чем не бывало лежал в своей постели и поглощал любимый «ковбойский завтрак» из бобов с ветчиной, наслаждаясь лучами зимнего солнца и доносящимся издалека звуком пневматической дрели.

Джон рассказывал тетке, что между ночными выступлениями целый день проводил у себя в комнате, отдыхая и настраивая гитару. В выходные дни он осматривал достопримечательности немецкого города, катался на лодке по озеру, посетил зоопарк, художественные галереи, музеи и фольклорные праздники. Как утверждал Джон, не делал он лишь зарисовок старинных церквей Гамбурга.

На Мими это не произвело никакого впечатления. Дядя Джордж во время войны три года прослужил в армии, и она знала, что рассказы путешественников о злачных местах Германии — это чистая правда. Тем не менее она считала, что достаточно хорошо знает своего Джона и его участие в увеселениях было скорее по обязанности, а не ради удовольствия. В любом случае, вы бы видели, как он и Синтия бросились в объятия друг друга — просто сказка о влюбленных!

Джон писал Синтии из Гамбурга почти каждый день, и после трехмесячной разлуки она появилась на пороге дома, шепча нежные слова своему небритому, близорукому другу. Один долгий поцелуй, и вся ревность исчезла. Позже, в более интимной обстановке Леннон дал волю рукам, расстегивая пуговицы и пряжки на ее одежде. Теперь это был мужчина, жесткий, земной и уверенный в себе. Синтия не смела спросить, как и почему это произошло, но она могла догадаться, что пробудились первобытные импульсы.

Случайные упоминания о любовных приключениях в Германии расстроили бы любую преданную подругу, особенно если она вынуждена разыгрывать фарс под названием «мы всего лишь друзья», чтобы защитить благопристойный образ группы, стремившейся на ступень выше, чем местные исполнители джайва. Откровенные разговоры едва не закончились тем, что она выложила все свои догадки о его отвратительном поведении, а он чуть не поделился неприятными сравнениями с ее незабываемыми frauleins, настолько хладнокровными, что их не волновали такие мелочи, как оставленная им дома девушка, почти невеста.

Тем не менее Джон лишь сказал Синтии, что секс в Гамбурге был чрезвычайно доступен, но не стал вдаваться в подробности. В конце концов она поняла, что, если ты по–настоящему любишь человека, не стоит влезать в его тайны. Это означало, что ей придется обмануть себя и поверить, что Джон — по его же рассказам — так уставал после ночного выступления в «Кайзеркеллер», что ему хотелось только одного — спать.

В любом случае будущее группы было более важным, чем то, что было или чего не было за границей. Они должны упорно трудиться, чтобы продолжить карьеру. Первое после Гамбурга выступление состоялось все в том же клубе «Касба», и известие о нем распространялось при помощи афиш Моны Бест — с хвастливой надписью «Возвращение легендарных «Beatles», — а также из уст в уста. До самого последнего аккорда зал зачарованно слушал, а затем наступила долгая тишина, взорвавшаяся оглушительными аплодисментами, свистом и приветственными криками, превратившимися в настоящий гвалт.

Главное, что усвоил Джон, наблюдая за такими музыкантами, как Дерри Уилки, Тони Шеридан и Рики Ричардс, была техника использования микрофона, позволявшая превращать в достоинство неумение чисто взять высокую ноту. Перемены были наиболее очевидны, когда он исполнял такие быстрые композиции, как «Money» и «Dizzy Miss Lizzy», импровизируя почти как джазмен, наивно и искусно, но уже с налетом преждевременного опыта и цинизма, приобретенных в Германии. Они все стали старше.

Преодолевая все препятствия и разрушая каноны, Beatles продолжали давать веселые зажигательные представления, сложившиеся во время их временного пребывания в Германии. Задолго до первых аплодисментов в «Касбе» они осознали первобытную раскрепощенность и заразительность фонового ритма. Половину времени вы не слышите ничего, кроме глухих ударов, но даже в те времена, когда отсутствовали сценические пульты и графические эквалайзеры, когда громкость вокала регулировалась приближением или удалением микрофона, гармоническое единство Джона, Пола и Джорджа, достигнутое тяжелым трудом, становилось совершенней. Они готовились к тому, что ждало их — в отличие от Стюарта и Пита — в будущем.

Возможно, утверждение, что Пресли проиграл битву вернувшимся из Гамбурга Beatles, может показаться обидным для певца, но не менее возмутительным выглядит заявление, что «король рок–н-ролла» был отодвинут следующим поколением певцов, лощеных и красивых мальчиков (Бобби Винтон, Бобби Ви, Бобби Райдел и т. д.), исполняющих итальянские баллады, легкие мелодии со слащавыми стихами и редкими ироничными вставками рок–музыки. Теперь Элвис был на уровне «качественных» исполнителей, таких, как его идол Дин Мартин из Rat Pack Фрэнка Синатры, который участвовал в телевизионном шоу из Майами, организованном в честь демобилизации Пресли. Это было одно из последних появлений Пресли на публике, прежде чем он исчез на целых восемь лет.

Теоретически Пресли как солист отвечал только за самого себя, в то время как Beatles, тесно связанные друг с другом как на сцене, так и вне ее, начали исследовать территорию, лежащую за пределами такого общения с публикой, как комментарии в микрофон и кратковременный зрительный контакт. В наибольшей степени это нашло выражение у Стюарта и Пола, пытавшихся нащупать слабые места друг друга — теперь у них даже не хватало такта делать это втайне от Джона. Скрытый намек во внешне невинном замечании одного из них мог вызвать обиду другого, что заканчивалось поспешным отключением гитары и треском захлопнувшейся двери за кулисами.