высоко подкидывая спутанные передние ноги, поскакал навстречу хозяину. Генка обнял его голову, прижался к ней лицом и беззвучно заплакал. Конь мягкими чёрными губами трогал шею и руки Генки, глядел на него большими понимающими глазами и тихонько фыркал.

– Михайлов внук плачет, – хмуро говорили партизаны.

– Не мешайте ему, не подходите, – останавливал Митя.

Историю Генки и его коня хорошо знали в партизанском отряде.

Выплакавшись, Генка по-хозяйски осмотрел своего Гнедка.

– На що звязали? – сердито сказал он Сеньке. – Освободи его! Он теперь от меня никуда не уйдёт.

Сенька послушно распутал верёвку на ногах жеребца. Генка осмотрел копыта коня, провёл рукой по мягкой спине и заметил след от седла.

– Плохо седлаешь… Так спину коню можно натереть! – строго сказал он, отпуская Гнедка и глядя ему вслед. – Овёс даёте?

– А як же! Всё даём – и овёс и хлебца даём, – торопливо уверил его Сенька.

Когда Генка вернулся к ребятам, глаза у него были красные, но блестели и хмурое выражение лица смягчилось.

– Ешьте, ешьте! – угощал ребят Митя. Он чувствовал себя хозяином здешних мест и, радуясь впечатлению, которое произвёл на ребят лагерь, с мальчишеской гордостью говорил: – Вы что смотрите? Целый город у нас тут! Это ещё что! Мы ведь только что перебрались сюда, а вот подождите – укрепимся хорошенько…

После соединения с макаровцами лагерь расширился и стал походить на большую стройку. Место было выбрано для зимовки. Партизаны устраивали себе тёплое жильё. Слышался стук топоров, падали деревья, визжали пилы. Землянки строились прочные, с печами и маленькими окошками. Стол, за которым сидели ребята, издавал свежий смолистый запах. Для кухни было отведено особое место. Под навесом был сложен весь кухонный инвентарь, отбитый у фашистов. Были две просторные палатки для раненых. Ребята узнали, что за день до их прихода был совершён крупный налёт на Жуковку, пущен под откос поезд с эсэсовцами, взяты большие трофеи: ручные пулемёты, винтовки, обмундирование.

– Неплохо Гитлер вооружил нас! – смеялся Митя.

Пока Митя рассказывал, Мазин рыскал глазами по лагерю, оглядывая постройки и что-то соображая про себя. Тревогу его разделял Петька Русаков.

Ещё в дороге Митя сказал ребятам, что их отправят домой. Девочки, Саша и Сева Малютин искренне и шумно радовались. Одинцов тоже хотел домой, но он ждал, что скажет Васёк Трубачёв. Он всегда и во всём поддерживал товарища и расставаться с ним не хотел, несмотря на желание ехать домой. Васёк задумался. Он, конечно, хотел бы воевать вместе с партизанами, но ослушаться взрослых не мог.

– Приказ – это всё! – подумав, сказал он Одинцову.

Генка вёл себя так, как будто слова Мити вовсе не касались его. Мазин и Русаков решили «отчаянно» просить командира оставить их в отряде.

– Я прямо заплачу, Мазин! – серьёзно говорил Петька.

– Я тебе «заплачу»! Что ты, у тётеньки в племянники просишься, что ли? Ты в партизаны просишься у командира!

– Верно. Я лучше буду так смело говорить…

Мазин сделал гримасу:

– Тощий ты и маленький… не имеешь внушительного вида.

Петька с огорчением разглядывал себя:

– А ты скажи, что мне пятнадцать лет.

– Не дурак я, чтобы перед умными людьми врать! – огрызался Мазин.

Пока ребята ели, партизаны, занятые своими делами, издали разглядывали их.

– Рыжий – это, видать, командир. Весь отряд привёл!

– А тот, с краю сидит, глазастый, – говорят, вместе с дедом Михайлом работал!

– Эх, война! Всех зацепила!

– Вот глядишь – дети совсем! А у них уж свои герои есть, – качал головой бородатый старик, натачивая пилу. – А в чём дело? Дело в воспитании, тут ничего не скажешь.

– Воспитание советское… Строители будущего! В коммунизме будут жить! – откликнулся военный, пришивая пуговицу к своей гимнастёрке.

– Крепкие ребята! Друг дружку в беде не бросали! – с уважением сказал молодой хлопец.

– А собачка-то откуда взялась? Для компании, что ли, привязалась к ним?

– Собака Ивана Матвеича. Бобиком зовут. Я на пасеке бывал, знаю.

У Бобика нашлись старые знакомые, но он держался около ребят и радостным визгом встречал Оксану. Он признавал в ней бывшую хозяйку.

После еды ребята долго плескались за дощатой перегородкой, где прямо на костре нагревался большой котёл воды. Оксана стригла и мыла ребят сама. Она по очереди тёрла им спины мочалкой, густо намыливая трофейным мылом. Волосы быстро и искусно подравнивала большими садовыми ножницами. По просьбе Васька ему был оставлен небольшой чуб на лбу. Намылив одного, Оксана переходила к другому, потом ставила всех рядом и обливала из одного ведра. Ребята расшалились, бегали вокруг костра, боролись и хохотали до слёз. Оксана с улыбкой глядела на их шалости, давая им повеселиться; потом, найдя, что достаточно, натягивала на каждого длинную мужскую рубашку:

– Переспите ночку в этих, а завтра свои наденете.

Ребята, хлопая рукавами, бежали из бани в Оксанину землянку. Бобик мчался за ними. Партизаны хохотали:

– Вот так обрядила ты их, мамаша!

Девочки, уже умытые и чистенькие, сидели на нарах. В лесу быстро темнело. Оксана закрыла мешком маленькое оконце и зажгла коптилку.

Когда ребята уже улеглись, пришёл Степан Ильич. Мальчики подробно рассказали ему всё, что пришлось им пережить в эти дни. Степан Ильич хмурился, вздыхал. Об одном только не говорили ребята – о Вале Степановой, с которой они долго прощались, уходя из Макаровки.

Генки не было. Он пропадал у Гнедка. Оксана мыла Генку последним и сама привела в землянку.

Степан Ильич ласково смотрел на мальчика – видимо, искал для него утешительных и ободряющих слов, но Генка был занят своими мыслями и только нетерпеливо спрашивал:

– Позовёт нас командир к себе?

– Может, и позовёт, – отвечал Степан Ильич, недоумевая, зачем Генке нужен командир. – Вот кончится война, прогоним гитлеровцев – и вернёмся мы с тобой, Генка, в село, будем вместе хозяйнувать. Михайлов внук – дорогой человек для нас… А пока поедешь ты с ребятами в Москву, будешь учиться…

Генка молча смотрел в угол землянки и думал что-то своё.

Когда Степан Ильич ушёл, в землянку вскочили Федька Гузь и Грицько. Их обветренные, загорелые лица сияли от радости:

– Здорово, товарищи! Мы ж вас ще не бачилы! Нас на хутора посылали. Приходим, а дядя Степан говорит: «Нашлись наши пионеры».

Грицько долго жал всем по очереди руку. Ребята уселись в кружок на нарах; Федька рассказал, что эсэсовцы сожгли его село Ярыжки, что ему с матерью удалось бежать в лес, где он наткнулся на подводу, которая везла с Жуковки трофеи. Партизаны взяли их в лагерь. Игнат ещё раньше ушёл из села.

– Далеко ушёл Игнат… Не скоро мы с ним побачимся теперь! – с грустью сказал Федька и шёпотом поделился с ребятами своей тайной: – Мы с Игнатом под вязами своё знамя спрятали. Фашистам до него не добраться! Только я да Игнат место знаем!

– Это наши тогда в школе штаб взорвали. Генерала самого главного убили, – шепнул Грицько.

Ребята хотели расспросить его об этом подробнее, но, покосившись на Генку, промолчали.

– До побачення! – весело сказали Федька Гузь и Грицько, прощаясь.

Утром долговязый Сенька просунул в землянку голову:

– Мамаша, готовь ребят! Командир требует.

Ребята заволновались:

– К командиру нас требуют! К командиру!..