которого Берн успел вырубить своей банкеткой, прежде чем тот пропорол мне живот. (Опять в связи с делом Мевис Вельд, разумеется.) И я уже не говорю про тот раз, когда он привел ко мне свою дочь — ох была девочка, это что-то! — чтобы я ей помог выпутаться из той малоприятной истории с порноснимками.

Берн уходит на пенсию?

Быть не может. Просто не может… и все!

— Вернон, что это за шутки? — спросил я.

— Никаких шуток, мистер Амни, — сказал он и уже протянул было руку к рычагу, чтобы остановить лифт на четвертом, но вдруг разразился кошмарным грудным кашлем. Такого тяжелого и надсадного кашля я у него ни разу еще не слышал. За все эти годы. Звук был похож на стук мраморных кегельбанных шаров, катящихся по каменной дорожке. Он достал изо рта сигарету, и я с ужасом увидел, что фильтр у нее розовый, но — естественно — не от губной помады. Он поморщился, глядя на сигарету, сунул ее обратно в рот и потянул раздвижную решетку лифта.

— Ваш чет-твертый, мистер Таггл.

— Спасибо, Берн, — сказал Билл.

— Не забудьте про праздник в пятницу, — добавил Вернон. Говорил он невнятно и как-то глухо. Вынув из заднего кармана платок, запачканный чем-то коричневым, старик вытер губы. Он взглянул на меня своими воспаленными слезящимися глазами, и что-то было в его взгляде такое, что напугало меня до смерти. Это что-то очень плохое поджидало Вернона Клейна за ближайшим поворотом, и, судя по взгляду, Вернон это знал. — Вы тоже, мистер Амни, приходите. Мы с вами многое пережили вместе, и я буду рад пропустить с вами стаканчик.

— Погодите минутку! — заорал я, хватая Билла за пиджак, когда он уже выходил кабинки. — Погодите, вы оба! Какая еще вечеринка? Что, черт возьми, происходит?

— Он уходит на пенсию, — сказал Билл. — Если ты вдруг не знаешь, то поясняю: обычно это случается после того, как твои волосы все поседели. По этому поводу Вернон устраивает общий сбор в подвале. В пятницу, в полдень. Там будет все здание, и я собираюсь сварганить свой всемирно известный «динамитный пунш». Да что с тобой, Клайд? Ты же еще в прошлом месяце знал, что Берн увольняется с тридцатого мая.

Я снова взбесился — не меньше, чем утром, когда Пеория обозвал меня пидором, — схватил Билла за подбитые плечи его двубортного пиджака и хорошенько встряхнул.

— Что еще за ерунда?

Он слабо, болезненно улыбнулся.

— Это не ерунда, Клайд. Но если ты не хочешь приходить — прекрасно. На здоровье. Ты и так последние полгода ведешь себя как больной.

Я снова встряхнул его:

— Что значит, больной?

— На голову больной, — пояснил он. — С дуба рухнувший, крышей поехавший, свихнувшийся, сбрендивший… намек понял? И прежде чем ты мне ответишь, хочу тебя предупредить, что если ты еще раз меня тряхнешь, пусть даже несильно, из меня все полезет наружу, и никакая химчистка не смоет это дерьмо с твоего шикарного костюма.

Он вырвался раньше, чем я успел придумать достойный ответ — трясти его мне расхотелось, — вышел из лифта и зашагал по коридору. Как всегда, зад его брюк болтался где-то в районе колен. Он обернулся, но не раньше, чем Вернон задвинул решетку обратно.

— Тебе нужно взять отпуск, Клайд. Начиная с прошлой недели.

— Да что с тобой? — крикнул я ему. — Что с вами со всеми?!

Но внутренняя дверь закрылась, и мы поехали дальше. Теперь — на седьмой. Мой этаж, мой личный ломтик Рая. Берн бросил окурок в ведро с песком, что стояло в углу, и немедленно вставил в рот новую сигарету. Чиркнул спичкой о ноготь большого пальца, прикурил и тут же зашелся надсадным кашлем. На этот раз я увидел крошечные капельки крови, что вырывались сквозь щель между его растрескавшимися губами, подобно красному облачку. Жуткое было зрелище, отвратительное. Глаза у Верна запали. Они глядели куда-то в пространство — невидящие, безнадежные. Благоухание немытого тела бухгалтера Билла Таггла висело в воздухе между нами, как Дух былых пьянок.

— Ладно, Берн, — сказал я примирительно. — Так что там у тебя и что ты теперь будешь делать? Куда направишь свои стопы?

Вернон понял мои вопросы буквально. Он вообще никогда не улавливал тонкостей языка, так что хоть это не изменилось. Как говорится, и на том спасибо.

— У меня рак, мистер Амни, — сказал он без затей. — В субботу у меня поезд, «Цветок пустыни». Поеду, стало быть, в Аризону к сестре. Буду жить у нее. Думаю, что не успею ей надоесть. Пару раз сменит постель и привет. — Лифт подъехал к нужному этажу. Вернон остановил его и заскрежетал дверцей. — Седьмой, мистер Амни. Ваш личный ломтик Рая. — Он, как всегда, улыбнулся, но теперь эта улыбка напоминала оскал карамельных черепов, которые продают в Тихуане в День Мертвых.

Дверца лифта открылась, и я сразу почувствовал запах — настолько чужой в моем ломтике Рая, что я даже не сразу сообразил, что это было. Запах свежей краски. Отметив про себя этот странный феномен, я решил разобраться с ним позже. Сперва надо закончить с одним делом, а потом уже браться за следующее.

— Но это неправильно, Берн. И ты это знаешь!

Он уставился на меня своими пугающе пустыми глазами. В его зрачках притаилась смерть — черный манящий силуэт под выцветшей синевой.

— Что неправильно, мистер Амни?

— Да все неправильно, черт побери! Ты должен быть здесь! Сидеть на своей банкетке с Иисусом и портретом жены над головой. А не с этим вот! — Я сорвал со стены открытку с рыбаком на озере и разорвал ее пополам, потом сложил половинки вместе, разорвал и их тоже и подбросил обрывки вверх. Клочки картона разлетелись по вытертому красному полу лифта, как конфетти.

— Должен быть здесь, говорите, — повторил он, не сводя с меня глаз. От этого мертвого взгляда мне было не по себе. Двое рабочих в заляпанных краской робах обернулись в нашу сторону с того конца коридора.

— Вот именно.

— И сколько времени, мистер Амни? Если вы все у нас знаете, может, и это подскажете тоже? Сколько я еще должен гонять эту проклятую штуку вверх-вниз?

— Ну… вечно.

Это слово повисло между нами, точно еще один призрак в сигаретном дыму, заполнявшем кабину. Будь у меня возможность выбирать, я бы предпочел аромат Билла Таггла… но выбирать не приходилось. Вместо этого я повторил:

— Вечно, Берн.

Он затянулся своим «Кэмэлом» и выкашлял дым и приличную струйку крови, продолжая таращиться на меня.

— Я здесь, конечно, не в том положении, чтобы советы давать арендаторам, мистер Амни, но вам я все-таки дам совет… все равно мне недолго осталось, до конца этой недели и все. Вам бы к доктору надо сходить. К тому, что показывает пациентам чернильные кляксы и спрашивает, что они напоминают.

— Но ты не можешь уйти на пенсию, Берн. — Сердце бешено колотилось в груди, но голоса я не повысил. — Просто не можешь, и все.

— Не могу? — Он достал изо рта сигарету — свежая кровь уже пропитала весь кончик фильтра — и опять посмотрел на меня. Его улыбка была леденящей. — Сдается мне, мистер Амни, у меня просто нет выбора.