себя несколько не в своей тарелке. Ведь обычно это Холмс объяснял в конце расследования, кем и каким образом было совершено то или другое преступление. Но я знал, что в данном случае говорить он не будет, хотя ему уже все стало понятно. И еще подозреваю, какая-то часть моего существа знала, что второго такого случая может и не представиться, и так и рвалась давать объяснения. Ну и, разумеется, последним и очень эффектным штрихом стал кот. Даже фокуснику с его кроликом в цилиндре не удалось бы столь выразительно оформить этот трюк.

— Я чувствовал, что что-то здесь не так, но понял не сразу. В комнате было довольно светло, но сегодня весь день льет дождь и небо затянуто тучами. Оглядитесь и вы увидите, что ни один из предметов в этой комнате не отбрасывает тени… за исключением вот этих ножек от журнального столика.

Лейстрейд тихо ахнул и чертыхнулся.

— Дождь льет вот уже целую неделю, — продолжил я, — но и барометр Холмса, и барометр покойного лорда Халла, — я указал на стену, где висели приборы, — показывают, что сегодня день должен был бы быть ясный. Вот он и добавил несколько теней, для пущего правдоподобия.

— Кто добавил?

— Джори Халл, — усталым голосом пояснил Холмс. — Кто ж еще?

Я наклонился и подсунул руку под правую сторону столика. Рука тут же исчезла — тем же таинственным образом, как совсем недавно возник из-под стола кот. Лейстрейд снова чертыхнулся. Я постучал пальцами по обратной стороне полотна, туго натянутого между передними ножками журнального столика. Книги и изображенный на нем ковер дрогнули и сместились. Иллюзии как не бывало.

Джори Халл, нарисовавший под столиком пустоту, уже прятался там, когда отец вошел в комнату, запер за собой дверь и уселся за письменный стол, на котором лежали два завещания. А потом, улучив удобный момент, выскочил из-под столика. И в руках у него было не что иное, как кинжал.

— Он был единственным, кто мог создать столь реалистическое и необычайно живописное полотно, — сказал я и провел пальцами по картине. И все мы услышали тихий шуршащий звук, напоминавший мурлыканье старого кота. — Единственный, кто мог спрятаться под этим маленьким столиком и привести в исполнение приговор. Ведь помните: Джори Халл не выше пяти футов росту, кривоножка и плечи у него узенькие.

— Холмс был совершенно прав, утверждая, что новое завещание вовсе не было для членов семьи неожиданностью. Даже если бы старик держал в тайне намерение лишить всех членов семьи наследства, чего на самом деле не было, как иначе прикажете понимать неожиданный вызов стряпчего да еще и помощника? Ведь известно, что для подписания завещания требуется два свидетеля, только в этом случае оно официально признается действительным. И Холмс совершенно справедливо заметил, что все члены семьи давно предвидели это несчастье. Ведь столь совершенное живописное полотно за одну ночь не создашь, даже за месяц не получится. Надо полагать, оно было изготовлено им загодя, просто на всякий случай. Возможно, год тому назад…

— Или пять лет, — предположил Холмс.

— Вполне возможно. Во всяком случае, уверен, что когда лорд Халл объявил, что хочет утром видеть всю семью в гостиной, Джори понял, что час настал. Полагаю, что ночью, когда отец его крепко спал, он тихонько пробрался сюда и закрепил полотно. Думаю, что фальшивые тени он приделал той же ночью, опасаясь, как бы отцу не показалось неестественным их отсутствие днем, тем более что барометр обещал ясную погоду. Если же дверь в кабинет была заперта… что ж, полагаю, ему удалось каким-то образом выкрасть ключ из кармана у отца, а потом незаметно вернуть на место.

— Не была заперта, — лаконично объяснил Лейстрейд. — Обычно он лишь прикрывал дверь в кабинет, чтоб не пускать туда кошек. А вот на ключ запирал редко.

— Что же касается теней, то они представляют собой полоски фетра, вот, видите? И все бы обошлось, если б барометр не наврал.

— Ну, хорошо. Допустим, он знал, что утром будет светить солнце. Так на кой черт ему понадобилось приделывать эти тени? — проворчал Лейстрейд. — Солнце бы и без того отбросило бы эти тени. Или вы сами никогда не замечали этого феномена в ясную погоду, а, Ватсон?

Тут я немного растерялся. И покосился на Холмса в надежде получить подсказку. А тот, похоже, только обрадовался случаю принять участие в разговоре.

— Ну, неужели вы не понимаете? В том-то и заключается ирония судьбы! Если бы светило солнце, что и предсказывал барометр, полотно загородило бы тени. А нарисованные ножки, как известно, отбрасывать тени не способны. И Джори боялся, что если день будет солнечный, как и обещал барометр, отец непременно обратит внимание на отсутствие теней и заподозрит что-то неладное.

— И все же не понимаю, как удалось Джори незаметно от отца проскользнуть в комнату? — не унимался Лейстрейд.

— Знаете, меня это тоже несколько смущает, — признался Холмс. Добрый старина Холмс! Я сомневался, чтоб его что-либо смущало, но он сказал так, чтоб дать мне шанс проявить себя. — Ватсон?..

— Кажется, в гостиной, где собрались лорд Халл, его супруга и сыновья, есть дверь, сообщающаяся с музыкальной комнатой. Я не ошибся?

— Да, — кивнул Лейстред. — А в музыкальной комнате имеется, в свою очередь, дверь, открывающаяся в будуар леди Халл. Следующую по коридору комнату, если идти в глубину дома. Но из будуара, доктор Ватсон, только один выход — в холл. Если б в кабинет Халла вели две двери, я вряд ли бы помчался за Холмсом сломя голову.

В самом его тоне слышалось желание оправдаться.

— Да, Джори вышел обратно в холл, — сказал я. — Но отец его не видел.

— Быть того не может!

— Сейчас продемонстрирую, — сказал я и подошел к письменному столу. Возле него все еще стояла трость лорда Халла. Я взял ее в руки и обернулся к ним. — В ту же секунду, как только лорд Халл вышел из гостиной, Джори бросился бежать.

Лейстрейд вопросительно взглянул на Холмса. Холмс ответил инспектору холодным ироничным взглядом. Обмен этими взглядами ничего не говорил мне в тот момент, однако я почувствовал, что объяснения мои не слишком убедительны. Я и сам не совсем еще понимал картину случившегося. Лишь догадывался в общих чертах, основываясь на чистой интуиции.

— Он выбежал из гостиной в музыкальную комнату, пересек ее, вошел в будуар леди Халл. Подошел к двери, открывающейся в коридор, и выглянул. Поскольку подагра терзала лорда до такой степени, что умудрилась даже перейти в гангрену, вряд ли он успел пройти за это время хотя бы четверть расстояния, да и то по самым моим оптимистичным расчетам. Теперь прошу вас засечь время, инспектор Лейстрейд, и я постараюсь показать, какую цену готов заплатить человек, чтоб до конца жизни вкусно есть и сладко пить. И если вы подвергните сомнению мои выводы, готов привести сюда дюжину страдающих подагрой, и они продемонстрируют, какие осложнения и симптомы вызывает эта болезнь. Итак, смотрите внимательно и засекайте время!..

И я медленно заковылял по комнате по направлению к ним, вцепившись обеими руками в набалдашник трости. Я высоко поднимал одну ногу, ставил ее, делал паузу, затем подтаскивал вторую. И не поднимал при этом глаз. Смотрел лишь на пол и следил за движениями трости.

— Да, — тихо заметил Холмс. — Наш доктор абсолютно прав, инспектор Лейстрейд. Подагра, безусловно, сказывается, человек боится потерять равновесие. Ну и к тому же если он страдал этим заболеванием достаточно долго, то у него наверняка должна выработаться привычка смотреть при ходьбе себе под ноги.

— И Джори, перебегавший из комнаты в комнату, это учел, — подхватил я. — И в результате все, что произошло здесь сегодня утром, объясняется чертовски просто. Итак, Джори добрался до будуара и выглянул в коридор. Увидел, что отец изучает свои ноги и кончик трости — ну, как обычно, — и понял, что планам его ничто не помеха. Вышел из будуара — прямо под носом у своего отца — и прошмыгнул в кабинет. Дверь в который, как любезно сообщил нам Лейстрейд, была не заперта. Да и так ли уж сильно он рисковал? Ведь пробыл он в холле не более трех секунд, а может, даже и того меньше. — Я сделал паузу. — Кажется, пол там мраморный? Тогда он, должно быть, скинул башмаки.