— Надо посоветоваться со здешними нашими старшинами и сделать как они укажут — больше ничего не придумаешь.

— Да, — заметил Цукиока, — но ведь перед отъездом командор нам сказал, что не надо встречаться со старшими самураями Ясуи и Фудзии для обсуждения всех вопросов прежде, чем мы отдадим прошение куда следует…

Действительно, оба посланца хорошо помнили, как настойчиво внушал им это Кураноскэ. Тагава замолк, и Цукиока тоже, скрестив руки на груди, погрузился в мрачное раздумье.

Некоторое время спустя Цукиока разомкнул руки и с жаром сказал:

— Все-таки обстоятельства сложились чрезвычайные, а раз так, разве не надлежит нам следовать указаниям здешних старшин?

— Да мне тоже так кажется, — ответствовал Тагава.

Они тотчас же отправились к страшим самураям клана в эдоской усадьбе Ясуи и Фудзии, чтобы рассказать все без утайки.

Старшины были удивлены.

— У вас, наверное, есть копия челобитной? — спросил Ясуи.

Цукиока и Тагава тотчас же извлекли копию и показали ее старшинам. Ознакомившись с содержанием прошения, Ясуи и Фудзии были потрясены — прежде всего тем, что крылось в подтексте.

Основной смысл прошения заключался в следующих нескольких строках.

«…Князь Асано Такуминоками был приговорен к совершению сэппуку, как если бы по его вине Кодзукэноскэ Кира был убит. Князь ушел из жизни, блюдя все правила и уложения. Однако, согласно полученному затем извещению, выяснилось, что господин Кодзукэноскэ Кира вовсе не покинул сей мир. Самураи нашего клана все люди простые, немудрящие — знают одного лишь своего господина, а о дворцовых уложениях и церемониальном этикете ничего не ведают. Прослышав, что противник князя пребывает в добром здравии, скорбят они о том, что приходится покинуть родной замок. И умудренные годами старейшины, и молодежь — люди простые, не внемлют убеждениям и пребывают в беспокойстве. Посему успокоить их тревогу, проистекающую от подобных размышлений, чрезвычайно трудно иначе, как обратиться с нижайшей просьбой принять соответствующие меры к Кодзукэноскэ Кире. Мы были бы чрезвычайно благодарны, если бы вы, милостивые государи, соблаговолили пойти нам навстречу и предложить такое решение, которое бы прозвучало убедительно для всех самураев клана. Если бы вы соизволили по получении сего прошения доложить о нем высочайшим властям, то могли бы засим незамедлительно принять из наших рук замок.

Прошу прощения за то, что столь задержался с посланием, и имею честь покорнейше доложить мое мнение».

Прошение было датировано двадцать девятым числом третьей луны и адресовано двум мэцукэ «его милости Дзюдзаэмону Араки и его милости Унэмэ Сакакибара». Читая текст, Фудзии и Ясуи даже переменились в лице.

«…Мы были бы чрезвычайно благодарны, если бы вы, господа, соблаговолили пойти нам навстречу и предложить такое решение, которое бы прозвучало убедительно для всех самураев клана… Предложить такое решение, которое бы прозвучало убедительно для самураев клана…»

Фудзии перечитал прошение еще раз.

«Самураи нашего клана все люди простые, немудрящие — знают одного лишь своего господина, а о дворцовых уложениях и церемониальном этикете ничего не ведают». Вот что, собственно, говорилось в челобитной.

«Мы были бы чрезвычайно благодарны, если бы вы, господа, соблаговолили пойти нам навстречу и предложить такое решение, которое бы прозвучало убедительно для всех самураев клана…»

Итак, значит, цель — удовлетворить всех тем, что «будет сделан встречный шаг».

— Это… это уже не челобитная — больше похоже на угрозу! — воскликнул Ясуи, заикаясь от волнения. — В таком виде подавать прошение — полнейшая бессмыслица.

— Без сомнения! Без сомнения! Написать такое значит не считаться с авторитетом высочайшей власти, самого сёгуна…

«…Предложить такое решение, которое бы прозвучало убедительно для самураев клана… и т. д.» Да, в этих словах отчетливо просматривались представления о чести и достоинстве, исповедуемые «Светильником в ясный день». В головах эдоских старшин, словно в дневном сновидении, всплыл этот персонаж, похожий на неповоротливого и неуклюжего слона с непомерно раздутым самомнением. Хотя они были возмущены, считая прошение делом безнадежным, но в глубине души не могли удержаться от невольного смеха. К этому примешивалось чувство презрения: «Вот ведь деревенщина! Ничего не смыслит в серьезных делах!»

— Пожалуй, это только к лучшему, что мэцукэ отправились в путь два дня назад. Идти к ним с этим было небезопасно, — заметил Фудзии.

Цукиока и Тагава промолчали, но беспокойство их не рассеялось. Выслушав эдоских старшин, они не могли с ними не согласиться, но тревожили душу и слова, которыми Кураноскэ провожал гонцов в путь. «Предложить такое решение, которое бы прозвучало убедительно для самураев клана…» Но ведь за этими словами таился и могучий дух их автора, угадывался какой-то масштабный замысел… Ведь их предводитель не побоялся в своем послании намекнуть на злонамеренность самого сёгуна!

Ясуи и Фудзии, видя, что посланцы молчат, снова встревожились:

— Так стало быть, молва не врет… Значит, у вас там и впрямь толкуют об обороне замка? Ведь судя по этому посланию, ничего другого предполагать не приходится?.. — обеспокоенно спросил Ясуи.

Цукиока и Тагава, смущаясь и робея, подтвердили, что так оно и есть, повергнув старшин в оторопь, после чего надолго замолкли.

— Да, плохо дело. Ведь если до этого дойдет, всем ох как худо придется — и его светлости Даигаку, и нам всем. Даже представить невозможно, как худо…

Старшины тотчас же доложили обо всем Унэмэсё Тоде, ближашему родственнику дома Асано, и младшему брату покойного князя его светлости Даигаку. Оба, получив такие вести, пришли в неописуемое смятение.

На следующий день Цукиока и Тагава были вызваны к Дзингобэю Накагаве, управляющему дома Тода. Дзингобэй и начальник службы безопасности клана Ёэмон Такаока заново расспросили обо всем посланцев.

— Разве не очевидно, что при этом и проявленная князем Асано покорность верноподданного вассала ничего не стоит, превращается в пену над водой, а все в нашем клане начиная с его светлости Даигаку и кончая рядовыми самураями будут поставлены в страшно затруднительное положение. То, что замыслили Кураноскэ и иже с ним, только кажется проявлением вассальной верности, а в действительности является высшей степенью неверности!

Дзингобэй и Ёэмон наперебой толковали о том, что надобно во всем следовать последней воле покойного князя и ни в коем случае не допускать опрометчивых действий. По мнению Унэмэсё Тоды, принимавшего участие в совещании на правах ближайшего родственника покойного князя, замок следовало очистить без возражений. От младшего брата князя, Даигаку, тоже только что доставили пожелание сдать замок властям.

Вся обстановка в Эдо, определявшаяся настроем этих двух самых родовитых и влиятельных в клане персон, неожиданным образом еще более усилила замешательство посланцев. Они торопливо собрались в обратный путь и помчались назад, в Ако. Результаты их миссии были плачевны: мало того, что не сумели передать по адресу столь важное прошение — они еще и везли своим сотоварищам письмо от Унэмэсё Тоды с увещеваниями сдать замок без боя, а также переданное на словах послание от князя Даигаку с тем же призывом. На душе у посланцев было мрачно и уныло — совсем с другим настроением они еще недавно спешили в Эдо.