до самого нутра. Чувство дискомфорта, которое он испытал в самом начале аудиенции, разрослось и сгустилось — будто чернильная жидкость, выпущенная каракатицей, разлилась в груди.
На мгновение воцарилась гнетущая тишина. Кира преспокойно поднес трубку ко рту и выпустил тонкую струйку ароматного дыма.
— Как скажете, ваша светлость, — выдавил из себя князь, изобразив на лице улыбку. — Однако для меня было бы величайшей честью получать от вас указания и советы. Нижайше прошу не отказать в наставлениях.
— Н-ну… — уклончиво отвечал Кира, затягиваясь.
Внезапно какая-то мысль пришла ему в голову. Лицо его неожиданно прояснилось.
— Вот что, коли так, отмечу одно важное обстоятельство. В приемную для посланников его величества следует ежедневно приносить надлежащие дары. Это очень важно для создания благоприятного настроя. Так что не забудьте…
— Хорошо, — сказал князь и посмотрел на вельможу, не вполне понимая, что тот имеет в виду.
На губах у царедворца играла улыбка, а глаза, казалось, давали понять, что аудиенция окончена. Конечно, он решил загадать гостю загадку. Что-то недосказанное было в этих нескольких словах, какой-то особый смысл таился в них.
— Да, все дело в настрое. Если не будете забывать об этой важной детали, все остальное… в общем, больше мне, пожалуй, сказать вам нечего, — лукаво добавил Кира.
Князю совет касательно ежедневных подношений посланцам императора показался весьма странным и подозрительным, но, взвесив все обстоятельства, он решил, что переспрашивать будет неприлично и, с уверениями в совершенном почтении, он начал откланиваться. На сей раз хозяин, у которого настроение, как видно, исправилось, проявил больше любезности, чем поначалу, и проводил гостя до выхода.
На обратном пути, покачиваясь в паланкине, князь Асано тщетно пытался рассеять туман обуревавших его сомнений. Как ни раскинь, слова сановника нельзя было принимать за чистую монету. Да еще эта странная перемена — неожиданное дружелюбие…
— А может быть, он просто решил поиздеваться, заморочить мне голову?
Предположение было не лишено оснований.
— Поворачивайте к усадьбе дежурного управляющего замка в нынешнем месяце[37] его светлости Цутия, — сердито приказал он носильщикам.
По счастью, дежурный управляющий Цутия Сагаминоками оказался дома. Похоже, он был несколько удивлен неожиданным визитом, но, выслушав князя, согласился, что совет главного церемониймейстера звучит более чем странно.
— Так и сказал: подносить дары ежедневно? Никогда такого не бывало. Распорядителю приема посланников Его величества главное — не допускать небрежностей в этикете. Вам Кира насчет этого что- нибудь говорил? — спросил князь Сагами, хотя для него уже было вполне очевидно, на что намекал главный церемониймейстер.
Князь Асано, чувствуя, что собеседник жалеет его, молодого и неопытного, от смущения покраснел. Наконец-то он уразумел, что имел в виду Кира, загадывая свою загадку, и теперь сердце его переполняли гнев и возмущение.
С того памятного дождливого вечера, когда он так легко отправил к праотцам назойливого сыщика, Хаято Хотту будто подменили. Куда бы он ни шел, повсюду его преследовало отвратительное ощущение, будто на него откуда-то смотрят, будто кто-то неотступно следит за всеми его действиями.
По прошествии некоторого времени он отправился в харчевню «Синобу» расспросить, из какого клана тот самурай, Хэйсити Кобаяси. Хозяйка, дивясь наивности юноши, поведала ему, что с того вечера уже несколько раз наведывались полицейские чины, расспрашивали всех, как он, Хаято, выглядит, и какие у него особые приметы. Ронин только улыбнулся в ответ. Выходило, что Хэйсити Кобаяси был из дома Уэсуги, а значит, и самурай, с которым они дрались в ту ночь, тоже из вассалов Уэсуги. Ну что ж, по крайней мере противник был благородных кровей. Хоть бы и он тогда вышел победителем — какая разница! Что жизнь, что смерть — все едино. Так рассуждал Хаято в ту ночь, но при свете дня стала понятна вся нелепость подобной мысли.
Нет, все-таки ему хотелось еще пожить. Оглянувшись назад, он впервые внезапно осознал, что с той поры стал трусом. Человеку, которому безразлично, жить или умереть, не будет казаться, что везде его подстерегает опасность, не будет мерещиться засада за каждым кустом — в зарослях сада или за следующей комнатной перегородкой.
Он сам накликал на себя проклятье, которое будет преследовать его всю жизнь. Ему казалось, что само его появление на свет с самого начала было ошибкой. Теперь, когда он шел по улице и рядом с какой- нибудь ограды вдруг падал камень, Хаято казалось, что этот камень падает прямо на него и его непременно раздавит. Не то чтобы мелькала в голове ужасная мысль «Конец!». Просто казалось, что вот сейчас-то он вполне может отправиться на тот свет. А самому так хотелось пожить еще… Заглянув в глубину собственной души, он обнаружил там нечто, о чем ранее и не подозревал. Так бывает, когда в лесу под грудой прелых листьев вдруг найдешь прозрачную криницу. Чистый ключ бьет в глубине, вдали от людских взоров. С каким-то новым чувством дотрагивался Хаято до своей белой гладкой кожи. У него было необыкновенное ощущение, словно он видит себя впервые. Там, под кожей, таилась жизнь. При каждой опасности эта жизнь невольно трепетала от страха, потому что не желала прекращаться.
То, прежнее, отстраненное восприятие жизни бесследно исчезло, а на смену ему пришло другое: вот она, моя рука, мой локоть… Все собственное тело представлялось ему таким чудесным даром!
Сердце подсказывало ему — и он повиновался. Это было удивительное щемящее чувство. Однако нынешнему, переродившемуся Хаято труднее стало жить на свете. Повсюду ему чудились враги, которые упорно выслеживают его и готовы в любое мгновение нанести удар. При мысли об этом сердце замирало в тоске — так не хотелось умирать.
Хаято лежал молча, уставившись в потолок. Там, на потолке, струились и переливались отблески речных волн. Он давно облюбовал себе этот
— Хотта-сэнсэй! — позвали с первого этажа.
— Сэнсэй! — из лестничного проема показались голова и плечи одного из учеников по имени Фудзино.
— Что еще?
— К вам пришли. Говорят, непременно должны встретиться с самим наставником Хоттой.
— Как зовут?
— Говорят, что имя назовут только вам, при встрече.
Хаято был удивлен. О том, где он сейчас находится, знала только мать. Больше он никому не говорил. Разве что мать отправила слугу, чтобы ему срочно что-то сообщить, но такого раньше никогда не случалось, да ведь и виделись с матушкой только вчера… Что уж такое могло произойти, чтобы понадобилось срочно отправлять за ним посланца?
— Что за человек с виду?
— Да такой, молодой еще, из городских… Сдается мне, что он из подручных квартального надзирателя.
— Вот как? Ну, попроси его подождать, я сейчас спущусь.
— Слушаюсь.
— А сам старший наставник в зале?
— Нет, ушел в Яраи.
— А-а, ну ладно…
Только когда Фудзино скрылся в лестничном проеме, Хотта впервые по-настоящему всполошился.
— Надо же! Все-таки явились! — думал он. Дело даже не в том, как они узнали, что он здесь. Главное, что они все-таки
— Ну ладно! — пробормотал он, засовывая за пояс оба меча.
