опередим Андре и других ребят. Он клянется, что ничего не помешает ему нагрянуть к Лили сегодня вечером, но его маман устраивает прием, на котором должен присутствовать весь дипломатический корпус, поэтому я не представляю, как ему удастся улизнуть оттуда.

— Терпеть не могу встречаться с герцогиней и ей подобными при дневном свете, — попытался было замять обсуждение лорд Харткорт.

— Но послушай, Вейн! Ведь старушка не так уж плоха! Мой отец говорит, что тридцать пять лет назад она была самой красивой девушкой, которую он когда-либо видел. А мой папа, уверяю тебя, в свои годы был довольно опытным судьей в таких делах!

— Серьезно? — воскликнул лорд Харткорт, и на секунду могло показаться, что он действительно заинтересовался. — Между прочим, кем она была? Я всегда думал, что ее титул фиктивный.

— Отнюдь! Ты ошибаешься, — ответил Бертрам Каннингэм. — Герцог действительно существовал. Много лет назад, когда я был еще мальчишкой, я видел его собственными глазами. Я хорошо помню этот день. Я приехал в Париж на каникулы. В то время мой отец был первым секретарем и изредка брал меня с собой пообедать в «Ритце». «Тебе следует посмотреть на высший свет столицы, мой мальчик, — говорил он мне. — Это сослужит тебе службу, когда ты сам будешь работать в Министерстве иностранных дел».

Бертрам замолчал, воспоминания нахлынули на него: он снова оказался в Париже и впервые увидел город, ставший впоследствии любимым.

— Ну, продолжай, — сказал лорд Харткорт. — Ты рассказывал мне о герцоге.

— А, да, конечно, — ответил Бертрам. — Герцог сидел за столом около двери и был очень похож на черепаху: шея подперта воротничком, лицо изборождено глубокими морщинами, а на голове — ни волоска. Отец показал мне его. «Это герцог де Мабийон», — сказал он, и я уставился на этого мужчину. В этот момент в ресторан вошла женщина, и взгляды всех присутствующих обратились на нее. Это, конечно же, была Лили, но я был слишком мал, чтобы обращать внимание на женщин. Я продолжал смотреть на герцога и думать, что он ни в коей мере не соответствует моему представлению о том, как должен выглядеть французский герцог.

— Так он действительно существовал! — с удивлением воскликнул лорд Харткорт.

— Да, именно так и было! — ответил Бертрам. — Через несколько лет, когда я опять приехал в Париж, отец рассказал мне всю историю. Оказывается, Лили была замужем за другим французом, каким-то отвратительным типом, падким на титулы, в котором благородной крови хватало только для того, чтобы лишь боком прикоснуться к их щепетильному и самодовольному обществу. Как бы то ни было, он женился на Лили в Англии, привез ее сюда, и каким-то образом они встретились с герцогом. Этому старику, дважды овдовевшему, хватило одного взгляда на мадам Рейнбард — и он взял их обоих под свое крылышко.

— Грязный старикашка! — вскричал лорд Харткорт.

— Но, как утверждал мой отец, великий ценитель красивых вещей, а Лили, без сомнения, была самой красивой вещью, которую он когда-либо видел. Эта троица стала неразлучной. Естественно, герцог уплатил все долги Рейнбарда, снял для них квартиру, намного лучше, чем тот мог себе позволить, и в конечном счете здорово облегчил ему жизнь — особенно в том, что касалось его жены.

— Ты хорошо рассказываешь, — улыбнулся лорд Харткорт. — Если ты потеряешь осторожность, в один прекрасный день ты обнаружишь себя за написанием романа о неотразимой Лили.

Бертрам рассмеялся.

— Я знаю все это по словам отца, и, уверяю тебя, если кто и знал правду о Лили Мабийон, так только он. Очевидно, одно время он сам был ею околдован.

— Как я понимаю, то же самое можно было бы сказать о половине мужчин Парижа, — сухо заметил лорд Харткорт. — Девяностые годы, по всей видимости, были очень веселыми!

— Клянусь Богом, ты прав! — согласился Бертрам. — Мне кажется, Лили питала слабость к моему старику. Как бы то ни было, Лили часто рассказывала ему о себе: что она родилась в приличной английской семье и что она никогда бы не вышла за Рейнбарда, если бы не бедность. И, конечно же, перспектива жизни в Париже выглядела очень заманчиво.

— Все ее усилия окупились сторицей, — цинично заметил лорд Харткорт.

— Только после смерти Рейнбарда, — сказал Бертрам. — Он очень много пил и однажды, в холодную зиму, подхватил воспаление легких. Враги Лили, естественно, все время повторяли, что она была слишком занята развлечением герцога, чтобы послать за доктором. В чем бы ни заключалась причина, он умер — и можно было поставить сто к одному, что герцог на ней никогда не женится.

— А он взял да и женился, — произнес лорд Харткорт, откинувшись на спинку кресла.

Все время, что он слушал рассказ своего кузена, глаза его светились недобрым огнем, рот кривила циничная усмешка, как будто он не собирался верить всей этой истории, несмотря на то что уделял ей некоторое внимание.

— О, Лили проследила, чтобы он женился на ней по всем правилам, — продолжал Бертрам. — В то время на горизонте появился один из русских великих князей — я забыл, который из них, — но точно так же, как живущие сейчас здесь Борис и вот этот второй, он сорил деньгами, подманивая к себе всех самых красивых женщин, устраивая приемы и раздавая подарки, в пышности которых с ним никто не мог сравниться. Мой отец всегда говорил, что Лили дала герцогу ровно двадцать четыре часа на размышление.

— По поводу того, собирается ли он жениться на ней? — спросил лорд Харткорт.

— Вот именно! — подтвердил Бертрам. — Или обручальное кольцо, или русские рубли. Великий князь предложил ей замок на окраине Парижа. У нее уже была подаренная им нитка жемчуга, которую она имела дерзость надеть к своему подвенечному платью.

— Так вот как Лили стала герцогиней, — проговорил лорд Харткорт. Он встал и подошел к двери. — Очень поучительный пример для всех молодых женщин, которые стремятся преуспеть в жизни. Пойдем, Берти, я проголодался.

— Черт тебя подери, не будь неблагодарным! — воскликнул Бертрам Каннингэм, вставая со стола. — Я тут распинаюсь перед тобой, рассказывая самую интересную историю, когда-либо происходившую в Париже, а у тебя все мысли заняты своим желудком!

— На самом деле я забочусь о своей голове, — ответил лорд Харткорт. — Шампанское, которое я вчера выпил, было действительно отменным, но его оказалось слишком много.

— По всей видимости, вечеринка удалась на славу, — тоскливо проговорил Бертрам Каннингэм. — Только никак не могу понять, почему ты так рано уехал.

— Я тебе все расскажу, — говорил лорд Харткорт, спускаясь вместе с Бертрамом по широкой мраморной лестнице в холл посольства. — Начиналось обычное разнузданное веселье. Таранс поливала девчонок содовой из сифона, а визгливые крики Мадлен — или как там ее зовут? — стали действовать мне на нервы.

— Великий князь Борис, кажется, заинтересовался ею.

— Насколько мне известно, он может получить ее в любой момент!

— Ну, во всяком случае никто из них не сравнится с Генриеттой, — весело заметил Бертрам. — Хочу отдать тебе должное, Вейн: твой вкус в лошадях и в женщинах безупречен.

— Именно так я всегда и считал, — сказал лорд Харткорт, — но я все равно благодарен тебе за то, что ты согласился со мной.

— Дьявол! Я всегда соглашаюсь с тобой, разве не так? — спросил Бертрам. — В этом вся беда. Если бы я увидел Генриетту раньше тебя, я наверняка предложил бы ей свое покровительство.

Лорд Харткорт улыбнулся.

— Бедный Берти, я обставил тебя у самого финиша, да? Я утешу тебя тем, что скажу: ты недостаточно богат — недостаточно богат для Генриетты.

— Я и с этим готов согласиться, — смирился Бертрам. — Но должен тебе сказать: если в скором времени я не найду себе девчушку, я на весь Париж прослыву эксцентричным. Все щеголи, подобные тебе, уже обзавелись постоянными связями. Мне просто не везет. Ты помнишь того проклятого немецкого принца, который увел у меня Лулу? Я же не могу соперничать с виллой в Монте-Карло и с яхтой. А она почти разорила меня тем, что потребовала машину. Чертова машина! Она постоянно ломалась. Все машины такие. Лучше иметь хорошую лошадь.

Они прошли в дверь посольства и вышли во двор.