наблюдала за Антоном.

– Странный ты парень, – наконец сказала она, отложив полотенце. – И говоришь чудно, и… вообще.

– А что значит «и вообще»? – поинтересовался Антон.

– То и значит. Говоришь чудно, ведешь себя чудно. Ты как не от мира сего. Ну чего тебе тут надо? Ну, вырвался ты от полицейских, ну, нехорошие они. Так чего ты тут торчишь-то? Давно бы дернул в свой Екатеринбург и забыл бы обо всем, что тут было. Вот и думай, глядя на тебя, то ли ты чудной, то ли врешь. Говоришь складно, отца моего вон умудрился смутить. Я его всю жизнь переспорить не могу, а ты за один день развязал ему язык и оправдываться заставил.

– Тоня, – решился наконец Антон, – скажи, ты умеешь хранить тайны?

– Эк тебя понесло-то, – усмехнулась она. – Помнится, в школе еще с подружками такими темами баловались. В классе четвертом, что ли?

Антон поморщился, поняв, что выглядит и изъясняется сейчас, мягко говоря, инфантильно. Взрослая женщина, живет во взрослой реальной жизни, далекой от всех этих его тайн, операций. Это же совсем иной мир.

– Я не совсем правильно выразился, – стал оправдываться он, чувствуя, что краснеет. Слишком уж откровенно смотрела на него женщина. – Я хотел сказать другое. Можешь ты пообещать никому не рассказывать то, что сейчас узнаешь от меня?

– Да не скажу, не скажу! – рассмеялась Антонина. – Граф Монте-Кристо!

– Я не граф, я лейтенант полиции из ГУВД области. – Антон старался говорить обыденным голосом и даже подошел к ней вплотную. – Я работаю в Управлении собственной безопасности. Согласен, на твой взгляд, это не ахти какая тайна, но поверь мне, что хранить ее надо. Я могу и должен разобраться с этим болотом, собрать доказательства, найти потерпевших, кто захочет дать показания против своих мучителей в полицейской форме. Но для этого мне нужно время. Ты можешь сказать, и будешь права, что вызывай, мол, своих коллег, сообщай своему начальству и накрывайте этих фашистов тут на месте. Только не все так просто. Есть тут один полковник, тоже из Екатеринбурга, которого голыми руками не возьмешь. Его надо брать неожиданно, с доказательствами и неопровержимыми уликами в руках. Чуть раньше я объявлюсь в своем истинном статусе, и он успеет включить все рычаги противодействия, и ничего у нас не получится, хоть ты тресни! Понимаешь?

– Да все я поняла, – опять странно улыбнулась Тоня и положила ему руку на плечо. – Говоришь только очень много. Все боишься, что тебе не поверят? Эх ты, красавчик. Вояка! Может, на минуту забудешь о ратных своих делах?

– Времени у меня нет, чтобы на время забывать, – ответил Антон и только тут понял, куда она клонит. – Я не в том смысле.

– А я в том. – Голос Тони стал каким-то мурлыкающим. – Антон… Антонина… Странное созвучие, да? Как две звездочки неожиданно на небе сошлись, рядышком оказались.

Антон посмотрел ей в глаза и увидел, как они затуманиваются. Он почувствовал, как ее рука перебирает воротник его рубашки, касается пальцами шеи, скулы, и совсем не к месту подумал: хорошо, что удалось побриться. А рука Тони уже гладила его щеку. Она оторвалась от стола, выпрямилась во весь рост, нависла своим мощным бюстом над Антоном, руки сомкнулись сзади на его шее, а пахучая шелковистая кожа щеки оказалась совсем рядом, прямо возле губ.

Голова наполнилась дурманом, в висках шумно запульсировало. И опять внутри началась дурацкая неуместная борьба. Что тебе эта женщина, зачем?

Ну, воспользуешься ты ее минутной слабостью, а что завтра? Что ты ей можешь дать, зачем ты ей, зачем она тебе? Ведь близость – это обязательства, это обещание чего-то большего. И вдруг возразил другой голос, другая часть собственного «я». Он был решительным, уверенным. Он насмехался, фактически тыкал Антона, как щенка мордой в описанную тряпку, и учил взрослой жизни.

Голос называл его дураком и недоумком. Он напомнил Антону пару случаев из его небогатой сексуальной жизни. Это были как раз те случаи, когда Антон из чувства ложной порядочности отказал женщине в сексе. Не просто отказал, а дождался, когда она распалится, когда уже будет готова, когда ее уже начало трясти от возбуждения, и полез, сопляк такой, со своими рассуждениями, своим жизненным кредо. Идиот! И внутренний голос напомнил Антону, как в дальнейшем сложились у него отношения с вышеуказанными женщинами. Да никак! Врагом номер один он оказался, злодеем, упырем, ублюдком и недоумком. А почему? Голос очень понятно, хотя и цинично, объяснил, почему.

Получалось, что если женщина тебя хочет, если она жаждет с тобой секса, то ей надо как можно раньше показать, что ты не расположен. И в этом случае ты очень сильно рискуешь нажить в ее лице врага на всю жизнь. А уж если ты позволил ей подготовиться внутренне, воспылать страстью, начать надеяться, что у нее с тобой что-то сейчас будет, то ты просто конченый человек.

Внутренний голос объяснил сопливому лейтенанту полиции, что женщины на эти вещи, на обязательства, вообще на мир смотрят несколько иначе, чем мужчины. А если не кривить душой, то они смотрят на этот мир совсем не так, как мужчины. Они смотрят на него как на свою собственность, как на что-то, уже по природе обязанное ей своей благосклонностью. Женщины рождены, чтобы только брать. Не в плохом смысле, конечно, а в очень широком, философском. Женщина должна стать матерью, она стремится к этому, она обязана выносить плод и родить ребенка. Обязана этого ребенка выпестовать, вырастить, выкормить и в жизнь выпустить. И по жизни сопроводить, насколько каждая индивидуально может. Для этой высшей миссии, предписанной ей природой-матушкой, запрограммированной в ней на самом глубоком уровне, женщина самой природой уже заточена брать, защищать, получать все, что ей нужно, для выполнения этой миссии и жизни вообще.

А вот мужчине предписано природой давать! Добывать и давать еду, шкуры для изготовления одежды, сперму для продолжения рода. Мужчина бесхитростен, он прямолинеен и где-то беззащитен. Женщина хитра, изощренна и требовательна во всем. Даже в сексе. Ты ей сейчас откажи, скажи, что не имеешь права с ней переспать, потому что не можешь на ней жениться, и даже не поймешь, как ее этим оскорбишь, фактически в душу плюнешь, потому что цепочка логических рассуждений у женщин более извилиста, чем у мужчин. Из твоего честного признания она сделает вывод, что ты лжешь, кривишь душой, что ты, сморчок эдакий, пытаешься обмануть (обмануть!) ее. А дело всего лишь в том, что она тебе не нравится, что ты ее не хочешь, что ты извращенец, не возбуждающийся от нее.

Это все равно что в глаза ей заявить, что она не женственна, не сексуальна, неопрятна и не может вызывать желания у мужчины. Откажи женщине, если тебе жизнь не дорога, откажи, и ты убедишься, в какой ад превратится твоя жизнь, твое существование с ней в одной компании, в одном учреждении, в одном доме, даже в одном городе.

Антон понял, что, поступи он глупо и скажи Антонине сейчас «Не надо, давай останемся друзьями», и все надежды на какой-то тыл, на союзничество в ее лице рухнут. И тут же с готовностью поддакнуло его мужское естество. Оно подмигнуло и кивнуло головой. Оно намекнуло на то, что такой женщины у Антона еще никогда не было и что вообще он заслужил небольшой отдых душой и телом. А что для воина является лучшим отдыхом после боя и перед следующим?

Левая рука Антона сама поднялась и легла на спину женщины где-то чуть ниже плеча. Правая опустилась чуть ниже и легла на талию, скользнула на поясницу и притянула к себе податливое тело. Антон сразу ощутил, как поясница с готовностью прогнулась, как низ ее живота уперся ему в пах, как взволнованно задышал ее рот. Он губами стал нащупывать, искать… нашел ее влажные губы, которые стали хватать, обволакивать, погружать в омут желания, дикой страсти.

Он шарил руками по ее телу, натыкался на мягкую трепещущую грудь, на мягкую спину, в которой, казалось, нет ни одной косточки, спускался и гладил бедра, проникал пальцами между пуговиц халатика, ощущая пальцами горячую кожу ее живота. Зарывался широко открытым ртом во влагу ее рта, то сжимал в объятиях, то вдавливал своим телом ее в крышку стола. Потом опомнился, отстранился, посмотрел в ее широко раскрытые счастливые глаза и потянул за собой туда, где в отдельной комнате стояла его кровать, где он ощутил себя голым, когда пришел в себя, где понял, что она его таким видела, а возможно, именно она и обтирала его тело, когда он был без сознания. Обтирала, рассматривала, любовалась. Наверное, любовалась!

И Антонина послушно пошла за ним, торопливо семеня тапочками, сжимая его ладонь. Возле