легковой машине, что стояла неподалеку. Явно кто-то принимал какое-то решение. Антон с завистью прислушивался к утробному урчанию двигателя, и тут в голове мелькнул шальной и дерзкий план.

Повинуясь интуиции, он выбрался из кустов, сделав небольшой крюк, подбежал к краю дороги чуть дальше автобуса, а потом, прикрываясь отдельными кустами и высокой травой, стал нему приближаться. Мысленно он упрашивал судьбу помочь ему и задержать автобус еще на несколько минут. Судьба была не против!

Убедившись, что не является объектом чьего-либо внимания, Антон перекатился под днище автобуса. Теперь самое главное – завершить начатое и не покалечиться. Он стянул с себя многострадальную грязную и рваную куртку, лежа на спине, взял ее за рукава и закрутил жгутом, чтобы ее полы не волочились по земле и не выдали его. Манжеты и края рукавов он намотал на кисти. Теперь выбрать более удобное место для того, чтобы ухватиться руками и обо что-нибудь опереться ногами. Да еще не упасть при движении. Все, порядок!

Автобус словно ждал этого момента. Прямо перед лицом Антона раздался ужасающий скрежет в коробке передач, что заставило его покрепче ухватиться, потом рывком кардан вошел в сцепление с чем-то, и махина автобуса двинулась. Очень неприятно было ощущать, как под спиной проносится лента твердого асфальта, причем проносится с такой скоростью, что лучше о падении не думать. Благо Антону было, чем отвлечься, потому что с днища автобуса и с самого вращающегося кардана в лицо ему все время летела какая-то дрянь.

Мучения закончились минут через двадцать, когда автобус съехал с шоссе на грунтовку и остановился в высокой траве на опушке. Офицер выскочил из салона и стал кричать по рации, сзывая команду. Антон решил, что лучшего момента ему и ждать нечего. Отцепившись, он упал спиной на траву и пару секунд отдыхал, давая возможность расслабиться затекшим мышцам. Потом перевернулся на живот, осмотрелся и ужом пополз наискосок в сторону от ног офицера. Когда человек двадцать омоновцев собрались возле автобуса, он был уже за ближайшими деревьями и отсюда спокойно наблюдал, как автобус, заполнившись черными фигурами, развернулся и удалился в сторону исходной точки. Ясно, перебрасывают поисковые группы с одного места на другое. «Ну, что же, – решил Антон, – я не возражаю остаться в наименее перспективном для поисков месте».

То, что он смертельно устал, Антон почувствовал примерно через два часа. Ноги отказывались идти, все тело ломило, а в глазах так резало и щипало, как будто в них насыпали по стакану песка и налили по ложке жира. Все труднее и труднее было бороться с желанием упасть прямо тут в траве и уснуть. Чувство самосохранения – последняя капля, последняя сила, которая удерживала Антона от этого поступка. Рухни он на траву, засни прямо сейчас и здесь, и почва мгновенно высосет из него живую силу, выстудит кости и плоть, доберется до внутренних органов ледяной лапой. Больные почки, ревматизм, остеохондроз, простатит, что там еще после этого бывает? Нет уж, упорно думал Антон, так просто я себя угробить не дам.

Поселок он увидел неожиданно, хотя и ждал чего-то подобного. Дорога вела в этот угол хоть и разбитая, но все же асфальтированная, не заросшая травой, значит, по ней относительно часто ездят. Сколько он отмахал за сегодня – километров двадцать да километров десять под днищем автобуса. С учетом того, что его там видели, почти в руках держали, можно считать, что он пока в безопасности. Интересно, тот капитан будет докладывать об их разговоре, что преследуемый человек не считает себя преступником, что он винит оперов из отдела «Северный»?

Поселок, судя по остаткам надписи на ржавом, некогда синем прямоугольнике, назывался Лесопильный. Название как название. Не лучше и не хуже других. Опершись на забор, Антон остановился. Он находился в крайней степени усталости. А тут еще и озноб какой-то появился. И болит все.

Антон потрогал руку повыше локтя и ойкнул от боли. На ладони была кровь. Это еще когда и откуда? Он поднял руку, вывернул ее так, чтобы увидеть загадочную рану. Черт! Глубокая рана от острого сука или какой-то железки, и уже воспаляется. Где это он так неудачно ткнулся? В лихорадке бегства и не заметил даже. Кстати, о лихорадке – что-то в самом деле трясет… Антон увидел в двух шагах от себя у забора лавочку, вокруг которой все сплошь было заплевано шелухой от семечек, и шагнул к ней, понимая, что ему срочно надо присесть. Третьего шага он не помнил, потому что мир вокруг него как-то побледнел, тошнотворно качнулся в сторону и померк.

Проснулся Антон от того, что в животе его урчало и посасывало от голода. Пить не хотелось, потому что недавно его поили. И спать не хотелось, потому что спина и бока буквально ломили от долгого лежания.

Теперь мозг начал получать и, самое главное, перерабатывать информацию. Чистое постельное белье, у него самого чистое тело, тугая повязка на левом плече. Голова, правда, немного не своя, пустая какая-то, слегка гудящая.

Потом он включился полностью и сразу открыл глаза. Комната? Обычная жилая комната в частном доме, с занавесочками, скатерочками, с деревянным крашеным потолком. Где он? Козе понятно, что это не следственный изолятор и не изолятор временного содержания. И даже не «обезьянник» в отделе полиции. Уже хорошо, хотя и не факт, что все в порядке. О нем могли уже сообщить и за ним могли уже ехать.

Всплыли в памяти последние мгновения у забора, когда ему стало совсем плохо. Значит, потерял сознание, и кто-то подобрал. Это же не больница.

– Ну как наше самочувствие? – спросил равнодушный голос. – Наверное, есть хотите? Разумеется! Столько проспать.

Антон повернул голову на подушке и увидел перед собой мужчину лет, наверное, пятидесяти. Какое- то у него невыразительное лицо, да еще эти круглые очки. И голос! Он сразу показался Антону равнодушным, безучастным. Абсолютно дежурная фраза про самочувствие, хотя этот человек его, видимо, и лечил. Странный человек, очень странный.

– Я где? – спросил Антон, пытаясь осмотреться и составить впечатление о месте своего пребывания.

– У меня дома, – усаживаясь рядом на край кровати, ответил мужчина. Он деловито положил свои пальцы Антону на запястье, удовлетворенно кивнул, ощутив ровный хорошего наполнения пульс, потом оттянул ему веко и снова удовлетворенно кивнул. – Фельдшер я местный, а вы у меня в доме. Я не стал вас укладывать в изолятор своего фельдшерского пункта… вот так.

– А что со мной? Мне, кажется, прямо на улице стало плохо.

– С вами ничего страшного. Ранка, правда, у вас на руке была не очень хорошая, но я ее почистил, укольчик вам сделал, кое-что из полезного двое суток прокапал. У меня было ощущение, что вы просто обессилели. Устали очень, до крайности. Вот я ваш организм и подкормил, подпитал сердечко, простимулировал.

– А как вас зовут? Кого мне благодарить?

– Зовут меня Сергеем Викентьевичем, а благодарить меня не надо. Лечить любого, вне зависимости от его социального положения и вероисповедания, – это, знаете ли, мой врачебный долг. Ну, отдыхайте, отдыхайте. Организм у вас сильный, я думаю, тренированный. Сейчас вас покормят, но вставать я вам настоятельно не рекомендую. Пока. У всякой выносливости есть пределы, и насиловать организм без особой на то нужды не стоит. Могут образоваться нежелательные и неприятные последствия.

Фельдшер вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Антон прислушался к своему организму и согласился, что слабость у него есть. Потом вспомнил слова фельдшера, что он тут лежит уже двое суток. Двое суток! Беззащитный, беспомощный. Двое суток он находился под постоянной угрозой ареста. И почему старый лекарь не сообщил о нем в полицию? Ведь не мог же он не отдавать себе отчета, что человек, которого он нашел, весьма странен. И не только странен, но и с оружием.

Радостное воспоминание придало Антону бодрости. Он отчетливо вспомнил, что, входя в поселок, сунул руку за спину и ничего там не обнаружил. Видимо, второй пистолет выпал у него из-за ремня, когда он брел уставший, измученный, по несколько раз за каждый час садясь на землю для отдыха. Точно, пистолета у него уже не было. Хоть это хорошо!

Дверь открылась, но Антон ничего не увидел, потому что с той стороны была задвинута белая простыня вместо занавески. Потом простыня отодвинулась в сторону, и в комнату вошла Антонина. Антон опешил от такого сюрприза. Вернее, от того, что женщина не удивилась, увидев его. Наверняка она прекрасно знала, кто здесь лежит.