услышали шум. Остановились: снизу доносились тихие, какие-то черепашьи, шаги.

— Господа, нас трое. Прорвемся, — сказал штатский.

— За меня не беспокойтесь, — тихо отозвался ротмистр.

Доктор спросил:

— Но вы, кажется, без оружия?

— Я умею и без оружия. А вот вам не мешало бы приготовить ланцетик.

Шаги зазвучали громче. Наконец показался поднимавшийся снизу сухонький старичок, совершенно седой, с пышными некогда бакенбардами, сбившимися теперь в войлок. На нем, несмотря на погоду, была шинель, генеральская, сильно изношенная. Одетая на гражданский, мышиного цвета сюртук и полосатые демикотонные брюки. На ногах — башмаки гражданского образца. Обутые, как впоследствии оказалось, на босу ногу.

Увидев незнакомцев, старичок замер.

— Господа?..

Штатский кашлянул.

— Еще один любимец фортуны. Его нельзя тут оставить.

Старичок в генеральской шинели подозрительно глянул из-под кустистых бровей и засеменил мимо.

Штатский протянул руку, намереваясь ухватить его за плечо. Но тот, видать уже битый жизнью, словно ждал этого — шарахнулся к стене, и в руке его блеснул револьвер.

— П-попрошу…

Вперед шагнул ротмистр.

— Ваше превосходительство! Вам надлежит прибыть к Дмитрию Леонидовичу. Нынче же.

Несколько секунд старичок молча смотрел на незнакомого офицера.

— По какой такой надобности?

— Прямых сведений не имею. Но приватно слышал, что вам намерены предложить должность.

Старичок опять замолчал. Должно быть, что-то не складывалось — странен был офицер, и непонятны статские его спутники.

— Да вы, сударь, сами-то кто?

— Штаб-ротмистр Агранцев. Офицер связи.

— Что, при Управлении состоите?

— Так точно.

— Но, позвольте… На вас решительно чужая форма. Отнюдь не Пограничной стражи…

— Ваше превосходительство! Мне ли вам объяснять!

— Потрудитесь… — упрямо сказал старик.

Ротмистр не смутился.

— Я боевой офицер. По ранению эвакуирован. После переворота бежал от красных, попал в Харбин. Недавно выпало счастье вернуться в строй.

Эти слова едва ли развеяли сомнения старого генерала. Но… каждый слышит, что он хочет услышать.

— Ну, коли так… В котором часу меня ждет генерал Хорват?

— Сей же час.

— Но в таком виде…

— Я все устрою, — сказал ротмистр. — Не беспокойтесь.

Он подмигнул штатскому, и в тот же момент, подхватив ветерана под руки, они повлекли его к лестнице. На ходу ротмистр неуловимым движением извлек револьвер из генеральской шинели и опустил в свой карман.

Они стремительно миновали два скрипучих лестничных марша. При их появлении китаец поднялся из-за стойки.

— Господина снова гулять? Когда приходить?

Вместо ответа ротмистр показал ему на ходу кулак. Вышли на улицу.

— Куда теперь? — спросил штатский.

Ротмистр пожал плечами.

— Я, пожалуй, вернусь опять к Дорис. Пережду.

Штатский в задумчивости потеребил подбородок:

— А это мысль. Составлю-ка вам компанию. — Он огляделся, ища взглядом извозчика.

Обернулся по сторонам и постоялец из восемнадцатого. Обнаружилось, что город уже полностью пробудился. Мимо бесприютных обитателей «Метрополя» шел, ехал, а порой так просто бежал самый разнообразный люд.

Прогрохотали три подводы с мастеровыми; свежеструганые доски свисали до мостовой. Прокатилась новенькая коляска; молодая симпатичная дама в чем-то бело-розовом, воздушном окинула подозрительным взглядом непонятную компанию на тротуаре и толкнула сложенным зонтиком бородатого кучера — пошел, пошел поскорей!

Пересмеиваясь и лопоча на своем птичьем наречии, вывернули из-за угла пятеро китайцев — все как один в широкополых соломенных шляпах, синих куртках и белых штанах из хлопка. Эти явно направлялись на рынок — на концах бамбуковых шестов, положенных через плечо, покачивались плетеные короба. Увидев русских, смеяться они стали потише и даже убрались на мостовую, взбивая сухую пыль черными, не знавшими обуви ступнями.

Напротив гостиницы, у подъезда мужского Коммерческого училища, расположились двое лоточников. У одного — петушки из жженого сахара, на палочках, воткнутых в сдобные калачи. А у второго товар поавантажней — оловянные солдатики, модель парусника в прозрачной бутыли, глиняные расписные свистульки. Ничего не скажешь, хитро расположился — с утра поджидает учеников. И ведь знает наверняка, шельма, что товар его для детского сердца совершенно неотразим.

Тут же на корточках примостился китаец, разложил вокруг самоделки из дерева и бумаги. Игрушки непростые, с сюрпризом: подергает за веревочку — они и пойдут вертеться, будто юла, или скакать на лягушачий манер. Можно не сомневаться — и у этого дело пойдет.

Но у постояльца из восемнадцатого деревянные вещицы вызвали нехорошее чувство — уж очень были похожи на тот сюрприз, что чуть не сгубил его в собственном нумере.

— А что же вы, доктор? — спросил ротмистр. — С нами или индивидуальность предпочитаете?

— Я не вполне понимаю, куда вы собрались.

Офицер и штатский снова переглянулись.

— Мы к Дорис, — ответил ротмистр. — Вам это ничего не говорит?

— Решительно.

— Тогда едем, — сказал штатский. — Объясню по дороге. Понравится, если только вы не монах.

— Как знать, — отозвался ротмистр, разглядывая макушку постояльца из восемнадцатого. — Что у вас на голове, доктор? Тонзура?

Макушка у доктора впрямь имела вид исключительный. На самом верху — маленький, с пятак, кружок розовой кожи, начисто лишенной растительности. И было это не тривиальной плешью, а чем-то особенным, по виду имевшим скорее искусственное происхождение.

— Нет, не тонзура.

— Да я сам вижу, — усмехнулся Агранцев. — Похоже на след сабельного удара. Касательного.

— То была шашка, — ответил постоялец из восемнадцатого. — Но это не ваше дело. А что до моих планов… Я отправляюсь в полицию. Делу надобно дать законный ход. Чем скорее, тем лучше.

— Запишут в свидетели.

— Пускай.

— Ну, как хотите, — сказал ротмистр. Он огляделся. — Как назло, ни одного ваньки! Где их черт носит!

Между тем старичок-генерал, стоявший поодаль, этот разговор слушал поначалу с недоумением, а после — с откровенным испугом. Он украдкой проверил карман шинели и, не обнаружив там револьвера, понял, что сбылись его худшие опасения.