Чуть подкреплюсь и вылечу.

Видимо, в больнице ей стало лучше, и голос у нее окреп, даже было некое озорство, и она уже не скрывала, что с нетерпением ждет встречи. Правда, пару раз она намекнула, что на границе в аэропорту у нее могут быть проблемы… Так и случилось. Аврора сообщила Цанаеву, что идет на посадку, с борта перезвонит, — связь исчезла, и Цанаев думал — Аврора в полете. Рейс из Москвы приземлился, а ее нет.

Цанаев в смятении. Он не знал, что делать, что предпринять. Единственная мысль, как спасение, — ждать следующий рейс, а это почти десять часов. Все это время он ходил по аэропорту; иногда пил чай, кофе. Потом захотел курить. От одной выкуренной сигареты ему стало еще хуже, выкинул пачку.

Он все же дождался следующего рейса, хотя уже знал, что Авроры на нем не будет.

По дороге домой его знобило, все тело болело, ныла душа. Он до того устал, просто иссяк, что буквально без чувств повалился на кровать, и не то что уснул, выключился.

Была глубокая ночь, когда Цанаев проснулся или едва пришел в себя. По нужде пошел в ванную, и машинально, заметив в зеркале свое отражение, он пристально вгляделся и не мог самого себя узнать — перед ним был состарившийся, изможденный, слабый и потерянный человек, которого никак нельзя было назвать мужчиной. И он еще понимал, что жизнь, эта зачастую мучительная жизнь, не закончилась, зато как искра, как сказка, как сладкий сон закончилась его счастливая райская жизнь в любви…

По житейскому опыту, по интуиции и по напряжению своего тела и чувств он понял — это конец; он что-то потерял. Это «что-то» — очень большое, великое, но не вечное. Это любовь! Которой отныне рядом нет. Но и это не все и не главное. Он еще потерял кого-то. Кто это? И в единственном ли числе?.. Как он жалок, бессилен, одинок.

…Он очнулся в ванной. Видимо, потеряв сознание, падая, он ударился, а может, от напряжения, носом пошла кровь, — и на полу уже застывшая, большая лужа.

Позже, все позже выяснится; наверное, это спасло ему жизнь. А может даже вернуло к жизни, потому что он сразу бросился искать телефон: ему никто не звонил, а он бесконечно набирал один и тот же номер — «абонент недоступен»… И тогда его осенило — он набрал справочник Москвы: все и вся в России платное, даже телефон милиции, ФСБ, скорой помощи и аэропорта. И все эти службы у него требовали информацию: кто он такой? откуда звонит? зачем? кто такая Таусова? кем ему приходится? и прочее.

Никакой вразумительной информации он не смог получить, а одна из служб посоветовала обратиться к психиатру. И он вновь набрал номер Авроры — «абонент недоступен». Это была единственная правда — аппарат не врал. Наверное, поэтому телефон более всех пострадал: со всей злостью, как настоящий псих, швырнул его Цанаев. Словно метился, угодил прямо в стеклянный шкаф: треск, вдребезги стекло и мобильный разлетелся. А Цанаев, будто его ударили, очнулся: как без телефона? Ведь Аврора позвонит. Она позвонит, обязательно позвонит!

С этой мыслью от стал спешно собирать разле-тевшие части мобильного и тут порезал ладонь, от колющей боли простонал, хлынула кровь. Он побежал в ванную — и там кровь.

— Какой ужас! — прошептал он и в это время вновь заметил свое отображение в зеркале — жал-кий, слабый, чуть ли не плачущий человек. Какой он мужчина?! Разве такого мужа достойна Аврора? Ведь Аврора стойкая, сильная, выносливая женщина. Она сейчас в непростой ситуации, скорей всего, в неволе… А он в тепле, в свободной Европе и то, как побитая собака, скулит.

— Возьми себя в руки, болван, — сам себя обругал Цанаев.

Первым делом собрал телефон, включил — никто не звонил. Он вновь набрал Аврору — «не доступна». Не только духом, он ослаб, почувствовал слабость и ломоту во всем теле: то жар, то озноб. А сердце стучит бешено, и он все же догадался выпить свои лекарства. Видимо, под их воздействием, он прямо в кресле заснул, — от резкого звонка встрепенулся в тревоге, так дрожат руки, что еле смог включить телефон:

— Гал, Гал, — к его крайнему удивлению голос жены, так сказать, первой жены. — Это я, — у нее тоже голос тревожен. — Только что по телевизору в новостях сюжет — «задержали в аэропорту чеченскую террористку». Фамилию не называют, вроде бы «в интересах следствия». Но фото Авроры. Точно она… Разве она не долетела?

— Что?.. А ты знала, что Аврора в Москве?

— Знала.

— У вас была связь? — возмутился Цанаев.

— Гал, сейчас не до этого. Я думала, она улетела. А ее задержали… Вот дочка говорит, что в интернете та же новость.

— Что?.. Я перезвоню, — Цанаев бросился к ноутбуку Авроры — не везет, так не везет во всем: срок оплаты исчерпан.

Тогда Цанаев побежал в лабораторию, а там все заперто. Оказывается, он потерял счет времени — только светает. А как долго тянется это время, когда ежеминутно смотришь на часы. И как назло, никто не звонит, а ему самому лишний раз позвонить домой в Москву тоже неудобно: попрекнут, как приперло к стене — объявился.

Все же рабочий день начался, зашел Цанаев в интернет. Конечно, он, как Аврора, компьютером не владеет, да она, слава Богу, кое-чему его научила. Про Таусову только та же самая информация. Даже в «Википедии» она есть: «известный ученый физхи-мик, участник многих международных конференций и т. д». А вот про террористку Таусову ни слова. И тогда Цанаев набрал домашний.

— Я-то в компьютере не разбираюсь, — говорит жена, — сейчас дочери передам.

— Папа, — к удивлению Цанаева сопереживает дочь, — всю ночь эта информация была, я ее почему-то сосканировала, а под утро исчезла, и ни слова про Аврору, — и тут, сквозь этот разговор на телефон Цанаева поступил сигнал, аппарат не врет — «абонент снова в сети».

С каким волнением Цанаев нажал «вызов»: сигнал доходит, но никто не отвечает. А он все повторяет и повторяет. Это оказалось даже мучительнее, чем — «абонент недоступен», кажется, что она игнорирует его звонки. И вдруг она сама звонит:

— Гал Аладович, — он по голосу понял, как ей тяжко.

— Аврора! Аврора, ты где, что с тобой?!

— Гал Аладович, простите, что перебиваю… — «Все-таки она сильная, очень сильная женщина», — восхищен Цанаев:

— Слушаю, Аврора.

— Спасибо. У меня все нормально… Просьба к вам. На мой электронный адрес поступило сообщение — счет. Оставьте себе деньги на дорогу, а остальные — все, все, — она это подчеркнула, — все, что есть, отправьте на этот счет. Это все…

Здесь связь оборвалась, а у Цанаева в ушах звучит ее прерванная фраза: «Это все — конец!»

Позже, все позже выясняется…

Конечно, не во всех подробностях и деталях, да основную канву прошедших событий Цанаев позже выяснил и восстановил.

Однозначно то, что у самой Авроры не было и не могло быть связи с боевиками, или как их еще более деликатно называли, «лесными братьями», или еще как… но это неважно. Словом, это люди, которые были против. И Аврора по-европейски считала, что если ты в оппозиции, то борись с помощью парламентских методов, либо смирись, либо уезжай, как она. Но ни в коем случае не бери в руки оружие и не направляй его в сторону себе подобных — это безбожие, страшный грех и никакими молитвами это не искупить.

Так эта же война оказала и иное влияние, — ведь не все, как Аврора, учились, имели знания и могли свободно, то есть цивилизованно и грамотно, анализировать, мыслить и делать выводы. Ведь у Авроры в Чечне осталась еще родная кровь — племянники, а более — никого. А у этих племянников мать, сноха Авроры, — чересчур набожная, и совсем необразо-ванная женщина. И как многие считали, если бы эта сноха, как и многие чеченские послевоенные матери-одиночки добывала бы хлеб насущный своими руками, своим горбом, то так бы, наверное, не получилось. А тут Аврора своими руками многое наворотила: посылала снохе из Норвегии евро и доллары — вот и появились, а может, и не пропадали у снохи связи с сотоварищами мужа и деверей — боевиками или сочувствующими им. Помимо этого, раз деньги и время есть, появились у снохи всякие не совсем праздные, но, в какой-то степени, религиозно-фило-софские