хотели посадить его на цепь, а у меня сердце кровью обливается, я не позволила. Да не бойтесь, там решетка, и вы же вместе со мной. Свою мамочку мальчик слушается!
Она отперла дверь и первая переступила через порог. Миури и Ник вошли следом. Ворчание перешло в рык, одновременно и ликующий, и угрожающий.
Решетка – литое кружево – разделяла помещение надвое, а по ту сторону… Разве это собака? Ник уже видел подобное существо на картинке – в учебнике «Живая природа Иллихеи», раздел «Особо опасные животные».
– Это же грызверг! – выпалил он вслух.
– Да, грызверг! – с вызовом подтвердила Регина. – А что, грызверг, по-вашему, не песик? По-вашему, он не имеет права на существование? Мой пусенька, мой заинька, вот и пришла к тебе мамочка…
За решеткой бесновался зверь размером с королевского дога, но с более мощными лапами и массивным туловищем. Черный с асфальтово-серым отливом, под жесткой блестящей шерстью перекатываются литые мускулы. Клацают когти об исцарапанный паркет. Крупная тупомордая голова, маленькие уши, в большой влажной пасти – два ряда острых, как ножи, зубов. Глаза горят недобрыми угольками.
«Челюсти грызверга без труда перекусывают берцовую кость взрослого человека, ствол молодого дерева и даже трубу парового отопления», – вспомнилась Нику фраза из учебника.
– Мамочка своего заиньку любит, – бормотала Регина, прильнув к решетке. – У нас гости, да, да, гости, поэтому мамочка пока дверцу не откроет, ты уж, мальчик мой, потерпи… Его зовут Мардарий, – сообщила она Миури и Нику, лаская преданно повизгивающего грызверга. – Мардарий у нас красавец, правда же он великолепный? А они его не любят… Нехорошие люди мамочкиного заиньку не любят, но мамочка не даст им на заиньку намордник надеть! Мой маленький, как он радуется, что мамочка к нему пришла!
Время от времени Мардарий косил горящим глазом на чужаков и издавал низкое злобное урчание.
– Вот как заинька свою мамочку защищает! – умильно прокомментировала хозяйка. – Пусенька мой…
В помещении стоял острый звериный запах, как в зоопарке в безветренную погоду. Солнечный свет лился из двух высоких полукруглых окон яркими потоками, и были отчетливо видны все царапины и пятна на старом паркете. Возле громадного пышного ложа с оборками и декоративными бантами, совсем не похожего на собачью постель, стояла большая, как лохань, металлическая миска, в ней лежали в кровавой водице куски сырого мяса.
– Мамочка скоро к своему мальчику Мардарию вернется, – пообещала грызвергу Регина. – Сейчас мамочка придет, только с гостями поговорит…
Зверь свирепо зарычал. Если бы ему до этих гостей добраться!
Когда вышли в лимонно-розовый коридор, хозяйка прошептала:
– Спасите моего заиньку! За любую цену… Если он поедет с нами, по дороге его убьют, потому что все против него настроены. А он же не виноват, что он грызверг… Та служанка, которой он руку откусил, была сама виновата, от нее плохо пахло. И она мне грубила, а заинька этого не любит. Нельзя же за это убивать! А что он маляров покусал, так им же за увечья заплатили, и я не понимаю, чем они остались недовольны! Могли бы сказать спасибо, что за просто так получили такие деньги. Я хочу, чтобы вы отвезли Мардария в Макишту. У меня только на вас надежда… – Она смотрела умоляюще, как обиженный ребенок, готовый окончательно разочароваться в людской справедливости, на ее искусно набеленном лице блестели дорожки слез. – Сколько вы за это возьмете?
«У нее не все дома. Как мы, по ее мнению, повезем грызверга?!»
Ник ждал, что Миури скажет что-нибудь в этом роде, но монахиня невозмутимо предупредила:
– На мою помощь вы можете рассчитывать только в том случае, если Мардарий не причинил вреда никому из народа Лунноглазой.
– Нет-нет, не причинил! – торопливо заверила Регина. – Один раз погнался за кошкой, но она от него на дерево залезла.
– Если б догнал, растерзал бы.
– Нет-нет, что вы! – госпожа цан Эглеварт заломила тонкие белые руки. – Заинька только побегать за ней хотел, честное слово! Не поймал ведь… Он один меня любит и понимает. Если его убьют, я тоже умру. Сколько вы хотите?
– Триста тысяч. Половину вперед, авансом.
– Так много… – пролепетала Регина. – Это же целое состояние… Я должна попросить денег у мужа, а если он поймет, что это для Мардария… Вы не согласитесь сбавить цену до разумной цифры?
– Нет.
Бывало, что Миури оказывала кому-нибудь нешуточную помощь за символическую плату. Ник помнил, как она в одной деревне вылечила девочку от странной кожной хвори и изгнала из дома наславшее эту хворь существо, похожее на здоровенную серую бабочку из тех мохнатых, что вьются в сумерках вокруг светильников, да еще поставила защиту, чтобы сверхъестественное насекомое не вернулось – все это за ночлег и бутыль молока (угощение для местных кошек). А сейчас видно было, что она не уступит ни рикеля.
– Я достану эти деньги, – вздохнула Регина. – Не беспокойтесь, достану. Я хочу, чтобы моего мальчика отвезли именно вы. Другим я не доверяю, а вас, я слышала, не перекупят, у вас хорошая репутация, – на глаза опять навернулись слезы. – Спасите заиньку!
– Если не будет возражать Лунноглазая Госпожа. Я должна сходить в храм и испросить у нее позволения. Завтра я сообщу вам, да или нет.
– Мардарий не обижал кошек! – всхлипнула госпожа цан Эглеварт. – Только гонялся…
– Миури, мы собираемся согласиться? – оторопело спросил Ник, когда они вышли на улицу и дворец гараоба остался позади, за блекло-желтыми административными постройками, шелушащимися от зноя.
– Я поступлю так, как велит Лунноглазая. Храму нужны деньги, и нам с тобой нужны деньги, а это именно тот случай, когда можно заломить любую цену.
– Как мы эту зверюгу повезем?!
– Как – не проблема, – спокойно, словно думая одновременно о чем-то другом, отозвалась «бродячая кошка». – В кулоне, разумеется.
– В каком кулоне? – растерялся Ник. – Что такое кулон?
– Камень на цепочке. На шее носят.
Она, видимо, решила, что ему не известно значение иллихейского слова.
– И в этот кулон можно запихнуть целого грызверга?
– Можно. Если умеешь это делать и если у тебя есть разрешение, выданное жреческой коллегией.
– Хотел бы я посмотреть, как ты засадишь Мардария в кулон, – Ник недоверчиво усмехнулся.
Он прекрасно знал, что здесь, в этом мире, еще и не такое возможно; усмешка была не столько интеллектуальной, сколько нервной реакцией – как содрогание при погружении в ледяную ванну.
– Посмотришь. Но если Лунноглазая эту идею не одобрит, тебе придется подождать другого случая. Какого ты мнения о том, что увидел?
– Ну, вообще-то… – он замялся. – Я разочаровался в иллихейской аристократии. Думал, они воспитанные, образованные, утонченные… А на эту дамочку посмотришь – и сразу хочется в какую-нибудь коммунистическую партию вступить, хотя дома я был за диссидентов.
– Ясно, – улыбнулась «бродячая кошка». – А теперь возьми назад свои слова насчет иллихейской аристократии. Регина цан Эглеварт – твоя соотечественница.
Это в первый момент удивило его даже больше, чем то, что грызверга можно спрятать в кулоне, но только в первый. Если разобраться, как раз это все объясняет. Он и дома таких видел.
– Говорят, Эглеварт женился на ней по большой любви, – Миури скептически хмыкнула. – У него хватило ума устроить детей в закрытую школу, а каникулы они обычно проводят в поместье у деда. Регина в одном права: это верно, что такую суку поймет только грызверг!
Они дошли до бульвара с узловатыми деревьями, сплошь усыпанными сиреневыми и голубыми соцветиями, издали напоминающими райских птиц. В скудной тени сидели лоточники, мимо тащился, пыхтя и дребезжа, нарядно разубранный паровой автобус.
– Я сейчас пойду в храм беседовать с Лунноглазой Госпожой. А ты еще не созрел для долгих медитаций, поэтому погуляй по городу и к вечеру возвращайся в гостиницу.
